Я живу с ВИЧ. История вторая: смерть близкого человека

Вы были в Центре СПИД? Просто туда приезжаешь и, если честно, страшно. В туберкулёзке нашей (областная туберкулёзная больница на улице Терешковой. — Прим. авт.) очень страшно. Там каждый день труп. У меня когда супруга лежала там, приезжал к ней. Бывали случаи, разговариваешь с девчонкой, смеётся, завтра, говорит, выписывают, радуешься вместе с ней, родители её радуются, а утром узнаешь, что увезли в морг.

Когда болтаешься между жизнью и смертью, ценности абсолютно другие становятся, мировоззрение меняется. У меня процентов на 70 всё поменялось. Я понимаю смысл: что такое жизнь, что такое смерть. Между ними очень тонкая грань. Мы сегодня живые, завтра нас нет.

Про свой диагноз узнал в 2011 году. Каждый год для себя сдавал физические нормативы и проходил медкомиссию. Заходишь, выходишь вот так из кабинетов, потом просто поехал и сдал анализ на ВИЧ. Помню, меня пригласили на Конева, девушка со мной разговаривала полушутя, пообщались, и потом мне говорят: «У вас положительный результат».

Я был поражён. Как так? Думал, что это шутка. Бред какой-то, не может быть такого.

Не ощущал я этого, понимаете. Допустим, палец когда порежешь — больно, а здесь ничего не ощущаешь. Просто поставили перед фактом. Также бегал, отжимался, плавал — не чувствовал, что что-то изменилось.

В то время общался с двумя девушками, у меня стоял выбор — какую из них взять в жёны. Хорошие девчонки, умные. Думал, что произошла ошибка, может пробирки перепутали, потому что обе девушки были из порядочных семей, а других половых контактов у меня не было.

Прокручивал в голове ещё варианты, откуда мог появиться ВИЧ. Я такой человек: если вижу, что другому плохо, — помогаю. Было два случая, когда знал, что парни наркоманы, но откачивал их. У одного шла пена изо рта и была разорвана губа, но надо было вытаскивать его, и я вытаскивал. Сейчас бы так же поступил. Думал, там, может, заразился, других вариантов не было.

И вопрос у меня встал просто — либо прекращать с этими девчонками встречаться, либо выбрать одну из них и признаться во всем. Обеим сказал, что надо расстаться. Одна согласилась сразу, а другая хотела понять, почему так поступаю. В лоб ей объяснил, в какой ситуации оказался.

Она говорит, ничего страшного, я тебя люблю, давай будем вместе. Мы стали общаться более плотно, вскоре у нас создалась семья.

Её звали Елена (имя изменено. — Прим. авт.). Она была младше меня. Мы пять лет прожили душа в душу. Я знаю, что такое любовь, что такое семейное счастье. Всего два или три раза поругались с ней, причем точно помню эти моменты.

Как-то разговорились, сказал ей, что женюсь при одном условии, если родит мне сына. Через некоторое время Лена сообщила, что беременна. Вместе пошли на УЗИ, узнали, что ждём мальчика. Свадьбы у нас не было, мы расписались в обеденный перерыв. Приехали в Свердловский ЗАГС, минут 15 на это ушло, надели кольца и поехали на работу. Это было в конце декабря 2011 года.

Когда сын родился, сдали анализ на ВИЧ, результат был положительным. Во время беременности был шанс, что ребенок появится на свет здоровым. Но надо было принимать препараты. Жена не пила лекарства, потому что не верила в ВИЧ. И мы упустили этот шанс. Почему? Я не доглядел, можно так сказать. Надо было следить, чтобы она принимала таблетки, напоминать ей.

Лена до последнего не верила. Началось всё с недомогания, стала часто простывать. Потом одно, второе, третье, здесь врач, там врач, но я не лез с расспросами. Ей когда надо было, спрашивала, советовалась. Может, она боялась чего-то, не знаю.

Помню, как первый раз приехали с ней в Центр СПИД. Лена уже с трудом ходила, часто садилась, чтобы отдохнуть, у неё была одышка и неделю держалась высокая температура. Врач тогда прямо сказала: «Ты понимаешь, что она умрёт?» Отвечаю: «Да». «Понимаешь, что назад дороги уже нет?» — продолжала врач. Я решительно сказал: «Будем воевать до последнего. Сколько суждено, столько пройдём вместе».

Жена лежала в одной больнице, во второй, в третьей, постоянно сдавала анализы. Я радовался, когда у неё вирусная нагрузка начала падать. Потом стали появляться здоровые клетки. Всё было бы хорошо, если бы в одной из больниц Лена не подхватила туберкулёз.

Три раза привозил её в реанимацию. Врач-реаниматолог принимал и говорил: не знаю, шансов мало, 1 из 100, может выживет, может нет. Приезжал домой, открывал блокнот, в нем много телефонов и адресов, но никто ничем не мог помочь. Вставал, начинал молиться. Утром ехал в больницу, в этот момент было очень страшно. Выходил врач и говорил: «Слушай, не знаю, как объяснить, чудо». Через три дня забирал её радостную домой. И так повторялось несколько раз. Она держалась, изо всех сил держалась за жизнь.

Ездили с ней к гадалкам, те убеждали меня, что всё будет хорошо. Только единственный человек за это время сказал мне, что уже поздно. Советовал отпустить Лену, не мучить ни её, ни себя. Мы тогда второй год ходили по всем этим кругам ада. Он провел определенный обряд, сказал, что год назад Лене можно было помочь, но не сейчас.

Перед смертью мы с ней разговаривали. Жена просила прощения, призналась, что изначально вирус был у неё. Но она считала, что ВИЧ не существует.

Если честно, не верю до сих пор… (В глазах Владимира появились слезы, повисла пауза.) Жены не стало полтора года назад. Силы уходили постепенно, но Лена никогда не жаловалась.

У меня есть два друга, один известный в Иркутске врач, второй — преподаватель медицинского института в Ставрополе. Спрашивал у них, верят ли они в существование ВИЧ? Один ответил да, другой — нет. После смерти жены позвонил товарищу из Ставрополя и сказал: «ВИЧ есть, поверь. Больше никогда никому не говори, что его нет, потому что ты врач». Если ты просто Иван Иванов, то можешь так заявлять, но когда ты врач — нельзя разбрасываться такими словами.

Лена просила, чтобы дал ей слово, что не брошу себя и буду жить. У нас ребёнок, поэтому я дал слово.

Сейчас у нас с сыном всё в порядке: вирусной нагрузки нет, клеток достаточно и силы приходят потихоньку. Восстановление чувствую даже по себе. Два раза в день пьём лекарства. Это как почистить зубы — обязательно.

Данилу (имя изменено. — Прим. авт.) пять лет, хороший парнишка растет, умный. Мы уже буквы выучили, начинаем таблицу умножения проходить. Он маленький ещё, многое не понимает, но знает, что пилюльки, которые даю, надо пить. Данил ни разу не сказал «не хочу» или «не буду». Для детей здорово сделано: сначала они пьют сиропы, потом таблетки поменьше, чтобы их легче было проглотить, они как конфетки.

Раз в полгода мы ездим в Центр СПИД. Проходим медкомиссию у себя в поликлинике, отвозим результаты и берём лекарства.

В 2015 году, когда начинал терапию, общался с людьми, которые состоят на учёте около 15 лет, и они живы. Рассказывали, когда не было лекарств, страшно было. Потом появились какие-то препараты, и их пили горстями. Многие умирали из-за того, что опускали руки, увлекались алкоголем и наркотиками, считая, что всё равно умирать — нет разницы от чего. Николай, с которым я познакомился, говорил, что врачи назначили ему пить таблетки каждые четыре часа, и он пил. Смотрю на него — человек живой, есть положительные тенденции в лечении.

Когда у жены начались проблемы, мы поехали в Центр СПИД, где врач с нами по-матерински поговорила. Она открыто сказала, что мне и ребенку можно избежать ухудшения состояния, объяснила, что нужно делать. Врачи — они же не боги, дают рекомендации, а дальше ты сам решаешь — следовать им или нет.

Нам действительно не хватило года. Если бы Лена сразу начала лечиться, мы бы вытянули её. И если бы не туберкулез. Пусть долго, три-пять лет понадобилось бы, но всё было бы нормально.

Время — это главное, что у нас есть. Мы никак не можем отыграть назад. Время просто уходит, а потом начинает играть против нас. Сейчас я знаю цену времени. День — это на самом деле очень много, поверьте.

Страшно, когда человек не верит в ВИЧ. Я через это прошел. Когда узнаешь о своем диагнозе, резко осознаешь: всё, парень, для общества ты потерянный. Вроде бы ты живой, и в то же время нет. Общество тебя в любом случае уже не примет. Всё зависит от твоего внутреннего стержня: если ты реально несгибаемый, то пойдешь вперед, как танк.

У меня была мечта — иметь семью, сына, свой дом, почему-то именно в Иркутске. Я хотел побывать на Кавказе и на Дальнем Востоке. Мечтал полетать на самолете или работать в авиации. Всего этого я достиг. Сейчас у меня мечта просто жить. Вот и всё.

Автор фото — Валерия Алтарёва

Алина Вовчек, ИА «Иркутск онлайн»