В больницу Иркутска поступил больной, у которого 30 марта был обнаружен COVID-19. К сожалению, этим человеком оказался наш папа, муж и дедушка, Шерстов Александр Николаевич.
Папа заболел 20 марта. Его болезнь развивалась нетипично: подъем температуры до 39, слабость, сонливость. Так длилось неделю, в течение которой он наблюдался в поликлинике по месту жительства. Были назначены анализы, УЗИ почек и рентген.
Во избежание очередей анализы были сделаны в областном диагностическом центре, УЗИ в поликлинике №5. Они оказались в норме. Рентген в норме с учетом возрастных изменений. Таким образом, он провел с начала заболевания почти неделю, иногда появляясь в общественных местах для исследований.
На горячей линии МЧС 25 марта меня уговаривали подождать дома и скорректировать лечение, хотя папа уже был на антибиотиках, и температура не снижалась. 27 марта его госпитализировали в городскую клиническую больницу №1 (далее ГКБ №1 — Прим. ред.).
28 марта я с ним созванивалась. Он долго не брал трубку, а когда взял, говорил запыхавшись, как будто бежал. Разговаривал тяжело, с большими паузами. Видимо, уже началось воспаление легких.
Если бы в приемном покое ему сделали тест на коронавирус, а вместо рентгена компьютерную томографию, то могли бы своевременно начать необходимую терапию, не допуская скачка в крайне тяжелое состояние.
В ночь с 29 на 30 марта папу увезли в реанимацию. Его состояние оценивали как крайне тяжелое, с тотальным поражением легочных тканей, и оно не изменялось. Когда тест на COVID-19 оказался положительным, коллегиальным решением минздрава Иркутской области и руководством ГКБ №1 было принято решение о транспортировке в инфекционную больницу. Нам было разъяснено, что Александра Николаевича можно везти санавиацией.
У нас в семье нет медиков, но первый запрос в интернете дает ответ, что угнетение дыхательной деятельности определяет состояние как крайне тяжелое и такой человек нетранспортабелен. Но почему главный врач и начальник отделения реанимации сами утверждали, что транспортировка крайне тяжелых невозможна? И ради перевозки изменили описание заведомо крайне тяжелого пациента на тяжелое. Подтверждение этих фактов есть в аудиозаписях звонков и в справке, предоставленной ГКБ №1.
Со стороны оценивая эпидемиологическую опасность, становится понятно, что это была необходимая мера — в целях сокращения зараженных нужно было изолировать пациента. Но почему, когда я звонила, мне это не разъяснили и не сказали, что в Иркутской областной инфекционной клинической больнице (далее ИОИКБ — Прим. ред.) смогут лучше обеспечить уход?
В тот же день, когда стало известно о положительном результате теста отца на COVID-19, у мамы начала подниматься температура. Стало понятно, что нужно срочно ехать в больницу.
На горячей линии МЧС 31 марта в 22:22 маме предложили вызвать утром врача на дом, несмотря на то, что болезнь может развиваться стремительно, учитывая ее серьезные заболевания в анамнезе и отсутствие наблюдения дома. Совместными усилиями и десятком звонков в разные инстанции пришлось не только убеждать скорую увезти маму в ИОИКБ, но и упрашивать ее там оставить. Во время транспортировки температура тела поднималась. В настоящее время мамин диагноз также подтвержден — коронавирус.
С момента подтверждения диагноза прошли почти сутки, прежде чем папу перевели в инфекционную больницу. Насколько мне известно, личные вещи не были с ним транспортированы.
В это время мама уже находилась в палате инфекционки с первыми проявлениями заболевания и не могла предоставить необходимую информацию. Лечащий врач не видела пациента до утреннего обхода, это больше 12 часов, а история болезни появилась в реанимации уже после. Учитывая тот факт, что крайне тяжелое состояние может привести к смерти в любой час, любую минуту, я считаю, что это непозволительно долго.
Папа доверил информацию о своем здоровье маме. Каждый раз для того, чтобы справиться о его состоянии, ей приходилось звонить лечащему врачу, завотделения, в реанимацию, и не всегда удавалось узнать: жив ли он, есть ли изменения. Хотя маме самой нужно было отдыхать и набираться сил.
Иногда медперсонал доводил нас до слез, прежде чем ответить: «Да, все также». Из-за того, что нам приходилось искать ответы по всем отделениям ИОИКБ, мы отнимали слишком много времени у персонала, а информации никакой не поступало.
После того как в реанимации инфекционной больницы мне отказались давать информацию о состоянии папы, я написала заявление на имя главного врача с просьбой предоставлять мне данные сведения. В копию письма поставила минздрав. Но в тот момент, когда они официально «увидели» это письмо, в понедельник утром, папе оставалось жить несколько часов.
В следующий раз о папе я услышала, что он умер…
Как мне пояснили, больница передала тело ритуальной службе, у которой есть разрешение на захоронение умерших от COVID-19.
Вместе с мужем и ребенком я живу в Москве. Приехать сейчас мы не можем, потому что нас посадят на карантин на две недели. Все это время, я находилась на телефоне, звонила врачам, чтобы узнать, стало ли папе лучше, есть ли какие-то изменения, разговаривала с мамой, чтобы поддержать ее. В течение последней недели я спала не больше трех часов подряд.
Мы понимаем, что сейчас колоссальная нагрузка на врачей, и не время заниматься выяснением, кто был прав, а кто нет. Многие просто не осознают, что через две недели это может произойти у них в семье, и при большом потоке просто ничего не смогут узнать. Отправили на скорой — и все, потеряли.
Почему-то люди считают, что если вышли погулять или прокатиться на велике, а кто-то выбежал в магазин, думая «я быстро, никого же нет», то они никому не навредят. Еще распространено мнение, что умирают старики. Но это не так.
Папа не ездил за границу, не контактировал с теми, кто вернулся из зарубежных стран. Работал в офисе, ездил на своей машине. Скрытого и легкого течения коронавирусной инфекции сейчас очень много, поэтому и призывают ограничить контакты и по возможности не выходить из дома.
В соцсетях многие рассуждали, что умирают не от коронавирусной инфекции, а от сопутствующих заболеваний. Писали, что у папы отказали почки, что у него была последняя стадия онкологии. Да имейте же совесть, почему мы должны читать ваши домыслы? Когда появились эти слухи, вскрытия еще не было.
Люди не думают, что говорят об ушедшем человеке, что в семье горе. Для них это, как обсудить сюжет блокбастера.
7 апреля нам выдали справку о смерти. В ней официально установлено, что причиной смерти Шерстова Александра Николаевича стала коронавирусная инфекция. Конечно, никто до последнего не верил, что это COVID-19, и не был готов, что заболевшие вообще есть, и что течение такое тяжелое.
Мы понимаем, что трагедия случилась не потому что виновен какой-то конкретный врач, а сама система здравоохранения сработала неорганизованно на момент, когда стали появляться первые заболевшие.
Нам важно, чтобы работодатели отправили всех по домам, особенно пенсионеров. Переболеют все, но не перехлестывающим потоком, а постепенно, так, чтобы врачи могли спасти и вылечить большинство. Тогда это будет слаженная работа административной системы и общественности.
В тексте изложено мнение одного человека — родственника умершего. Редакция сайта намеренно не проводила расследование и не запрашивала комментарии министерства здравоохранения, поскольку статья является разъясняющей позицию семьи умершего.
Комментарии к статье закрыты по этическим соображениям.
Алина Вовчек, IRK.ru
Алина Вовчек, IRK.ru
