«Ваня Вырыпаев — важнейший художник из всех моих современников»

Герой нашел нас сам

Мы не собирались снимать фильм. Идея съемок возникла совершенно спонтанно. В 2016 году иркутский союз кинематографистов (Иркутское областное отделение Союза кинематографистов РФ. — Прим. ред.) пригласил Ивана Вырыпаева презентовать в Иркутске новый фильм «Спасение». Мне как руководителю молодежного центра союза поручили его встречать. Захотелось встретить как-то интересно, и мы с Сергеем Дубасом придумали снять маленький ролик про визит Ивана. Как-никак знаменитый на весь мир драматург-иркутянин на родину прилетает.

Администрация аэропорта откликнулась на нашу просьбу и даже разрешила снимать у трапа самолета. В итоге первыми словами Ивана в фильме были: «О, а как вас сюда пустили?» Мы с оператором Ильей Закаблуковским, будучи уверенными, что снимаем просто ролик, посадили гостя в машину и повезли на «Чайку», где живет его папа.

Именно в те 20 минут, что мы ехали, начал рождаться фильм. В дороге Иван как бы между делом наговорил нам столько неожиданных вещей! Как режиссера меня потрясло его мировоззрение, чистые формулировки окружающего мира, что показалось преступным не запечатлеть это на пленку. Мы не искали героя, он нашел нас сам.

О внезапной смене наших планов мы Ивана, конечно, не известили. У меня тогда язык не поворачивался сказать, что мы начали фильм. Я боялся услышать «нет». Думаю, он сразу начал догадываться. Ведь за ним неотступно ходили сначала два оператора, а на выступлениях их количество доходило до четырех и восьми человек.

Разоблачение чуть не произошло в день отлета Ивана. Машина, на которой мы его везли, была полностью облеплена камерами, а внутри сидел оператор. Провожаем Ивана до здания аэропорта, открывается дверь — и там его встречает другой оператор. И тут Вырыпаев останавливается, поворачивается ко мне и спрашивает: «Юр, что происходит? Это уже совсем не походит на съемку маленького ролика…» Я даже не успел ничего ему ответить, как подошла сотрудница и быстро-быстро увлекла Ивана на посадку. Он улетел, так и не зная ничего. Объяснился я позже в электронном письме. И Иван прислал короткое: «Окей, снимайте».

В родном Иркутске Иван Вырыпаев бывает редко. В 2001 году он уехал в Москву, а во время наших съемок по семейным обстоятельствам перебрался в Польшу. Но остался в памяти свой, «вырыпаевский», Иркутск как напоминание о прошедшем детстве и юности. О событиях, которые когда-то причиняли ему радость и боль.

Он вспоминал, как вырос и жил на «Чайке», и прекрасно помнит ту вакханалию 90-х годов. Что многие его одноклассники скончались от героина. А проезжая по городу, признался, что его мама погибла в ДТП в маршрутке. Авария произошла по вине водителя, который находился в наркотическом опьянении. Иван тогда только начал жить в столице и вдруг потерял маму. У него даже не было денег приехать на похороны. Ему помог Михаил Ефремов, с которым они успели подружиться.

И всё же причина оставить родной город у будущего драматурга была серьезной. Он мечтал создать свой театр, но Иркутск не позволил.

Патриарх «новой русской драмы»

В современном отечественном театре есть устоявшееся движение «новая русская драма». Его патриархами в стране считают троих человек: это Евгений Гришковец, Кирилл Серебренников и Иван Вырыпаев. C 1998 года Иван грезил идеей говорить об актуальных проблемах театральным языком. Но авторитетные люди из иркутской театральной среды блокировали его попытки. И это творчество Ивана, которое не нашло тогда реализации в Иркутске, стало культовым направлением в российской драматургии. Останься он тогда здесь, то не стал бы нынешним Вырыпаевым. Он понимает это и, наверное, потому не держит зла на родной город.

По жанру фильм документальный с двумя главными героями — Иваном и Иркутском. Мы покажем реального Вырыпаева. А также об Иване расскажут люди, с которыми он работал, общался. А может и не работал никогда, как, например, с Евгением Гришковцом. Но покуда их обоих называют патриархами новой русской драмы, значит, есть у этих людей однозначно что-то общее. И в то же время — колоссальные различия.

Во время разговора с Гришковцом об Иване у нас пробегали мурашки по коже. Честно говоря, он наговорил много негативного. Но одна фраза потрясла всю съемочную группу. Евгений признался, что считает Ивана Вырыпаева величайшим художником из всех своих современников. И тут же добавил, что общение у них не складывается. «Да и о чем нам общаться?» — усмехался Гришковец.

В фильме не будет цензуры. Во время съемок я сказал Ивану: «Вань, ты понимаешь, что мы наснимали такого…?» А насколько откровенные факты нам стали известны, можете представить? Он ответил, что это наш фильм и своими материалами можем распоряжаться, как и задумали. Кстати, когда я сказал, что мы сняли Гришковца, Иван даже не отреагировал. Вот что уж точно он не мог сказать: «Ну что, ну что он там про меня сказал?» (Смеется.) Нет, это не Вырыпаев.

«А почему ты фильм про Ваню снимаешь вообще?»

Забавно, но на момент съемок я и моя команда ничего толком не знали о творчестве Ивана. Я не видел ни одного его спектакля, не читал его пьес. Смотрел только фильм «Кислород» и мельком — «Танец Дели». Из-за такого «незнания» произошло немало смешных моментов.

Все друзья и коллеги Ивана, видя, что мы снимаем про него фильм, были уверены, что мы какие-то ярые фанаты. И очень удивлялись, узнавая, что это не так. В Москве я познакомился с ученицей Ивана по имени Анна-Мария, она снимала бэкстейдж (фильм о фильме. — Прим. ред.) на съемках «Спасения». Мы попросили несколько кадров. Скидывая видео, она попутно объясняла мне, где и какая сцена. Пока я не сказал, что фильма-то не видел. Она посмотрела на меня изумленными глазами и спросила: «А почему ты фильм про Ваню снимаешь вообще?»

Мы не перестаём каждый съемочный день удивляться: почему раньше эта идея не пришла к нам в голову? И я счастлив, что так произошло, да еще нас поддержало областное министерство культуры и архивов. Возьмись снимать про Ваню кто-то другой, например из Москвы или Польши, — Иркутска в фильме бы не было. И он точно не назывался бы «Иркутск Ивана Вырыпаева». Ну отметили бы, что, мол, родился в Иркутске, и всё.

А мы хотим показать и Иркутск и Ивана тех, 90-х годов. То, как город повлиял на будущего сценариста. В этом свете приятно видеть, что много кто соглашается принять участие в съемках. Кроме Евгения Гришковца мы уже сняли Вениамина Смехова, Михаила Козырева, иркутянок — Анну Матисон и Наталью Меркулову. Съемки еще продолжаются, и фильм мы закончим в следующем году.

Юрий Яшников поделился интервью с Евгением Гришковцом, в котором он говорит об Иркутске и личности Ивана Вырыпаева.

Вырыпаев и Иркутск

Помню, я однажды встречался с Ваней в Иркутске, это было, когда мы с Аней Матисон снимали фильм «Сатисфакция». Он приехал к нам такой упитанный, смешной и очень самоуверенный. Это было как раз после успеха фильма «Кислород», премьеру которого он и привез в Иркутск. Ваня тогда мне показался отвратительным просто. Он вел себя очень самоуверенно, как некий сектант, который понимает, что он уже просветленный, который познал какую-то истину, а мы тут суетимся по каким-то мелким вопросам, погрязли в глупости.

Я считаю, что у него на самом деле нет контакта с этим городом. Иркутск ведь город очень тяжелый, из сибирских городов он самый тяжелый, пожалуй. Город, который находится на отшибе и построенный какими-то не очень счастливыми людьми — декабристами и прочими ссыльными. И они не встретились: Ваня с городом. Судя из того, что он транслирует в своих произведениях, я вижу, что ему там было тяжело. Да даже чисто символически: город убил его маму. Что может быть более символичным, чем смерть в маршрутном такси? Город убил маму.

Я видел Ваню веселым, но никогда — по-настоящему счастливым. Мне кажется, он один из самых несчастных людей, которых я встречал в жизни. Он удачливый, но несчастливый человек, потому что он был как-то сильно несчастлив в том месте, где родился. Я так вижу. Это совершенно не совпадает с моим отношением к родному городу Кемерово. Кемерово я люблю, я там был и счастлив и несчастлив. Но и меня очень любят в Кемерово.

А Иркутск как не любил Ваню, так по-прежнему и не любит. Он любим какой-то небольшой группой, но в целом иркутяне его, в общем-то, и не знают. Вот даже те в Иркутске, кто никогда не читал Вампилова, знают, что был такой Вампилов. А Ваня Вампиловым для Иркутска не стал. И не станет. Потому что тут есть странные глубокие взаимоотношения с городом, из которых произросла его таинственная художественная душа.

Меня в Иркутске любят больше, чем Ваню Вырыпаева, и гораздо больше знают. Я там снимал кино, десятки раз был в Иркутске, и для меня он стал даже не просто городом, а художественным пространством. Но по большому счету этот город для меня непонятен. Я хорошо себя чувствую и понимаю всё про Томск, Новосибирск, свое родное Кемерово, Омск, Красноярск. А Иркутск мне непонятен. Самый неулыбчивый город Сибири. Даже в Чите мне понятнее, чем в Иркутске.

Возможно, у меня такое отношение к Иркутску, потому что у меня нет восторженного отношения к Байкалу. Я когда смотрю на Байкал — мне страшно. Он для меня какой-то космический объект. Настолько мощное и неподвластное человеку место. Я сугубо городской человек, мне возле Байкала страшно. Я никогда не умилялся Байкалу, как могу умиляться около озера Иссык-Куль в Киргизии. Там приятно, а Байкал жуткий. Я человек, который ходил в море, служил на флоте три года, не боюсь океанского простора и глубин океана. А на Байкале мне жутко. И рядом с ним этот город, немножко на отшибе. Вот Иркутск никак не тот город, где я могу чувствовать себя вольготно и расслабленно.

Для меня Ваня во многом, наверное, важнейший художник из всех моих современников. Мне все время хочется понять, как и почему он так ощущал и ощущает этот город. У него какие-то глубинные и очень тяжелые взаимоотношения с городом, которые он не озвучил, не выговорил.

Про плохое образование

Я не знаю более талантливого художника, который занимался бы театром. Ваня априори театрален. У него не получается писать прозу, снимать кино. Он не смыслит ни черта в кино, ничего не понимает в киноязыке. Но ему случайно удалось сделать удивительный фильм «Спасение». Ваня настолько одарен, фантастически, но очень не образован. Он не невежественный человек, он просто не образованный.

Вот Чехов тоже не был же образован, он был обычным медиком. Он пытался писать прозу, а у него получались только маленькие рассказы. Но не знал, как написать роман, не знал анатомии и технологии романа — у него не получалось. И даже повесть «Степь», которую он пытался написать как большое прозаическое произведение, во многих местах проваливается.

И театральный от природы Ваня родился человеком, который обязан сделать собственный театр. Он ничего не смыслит в режиссуре театральной, то есть в законах восприятия. Он просто не очень хорошо знает людей. Он находится глубоко и далеко в тех сферах, куда я не ходил и даже не смотрел. Мне туда заглядывать страшно. Я не буду расшифровывать то, что я сейчас сказал.

В частности, я никогда в жизни не пробовал наркотиков. Это один из тех потаенных уголков, где я не был, а Ваня бывал. И заходил, видимо, в серьезные дебри. Так что, когда Ваня говорит об инопланетянах, он имеет в виду совершенно не то же самое, когда я говорю об инопланетянах. (Смеется.) Вот. Я знаю много людей, знаю много гениальных артистов, знавал несколько больших поэтов, живописцев. Но я не знаю более одаренного человека, чем Иван Вырыпаев. И я полагаю, он со своим дарованием не очень справляется.

У него недостаточно инструментов, чтобы обрабатывать те замыслы, которые ему приходят, которые ему даны, которые с ним случаются. Если бы он имел образование, было бы гораздо больше инструментов. И он в силу наличия таких инструментов был бы лучше услышан людьми. Они же плохо его слышат. Потому что он не очень внятно говорит. Иркутск не дал ему нужного образования. Иркутск заставлял его, или требовал от него, или предлагал ему делать не то, что ему нужно было делать в те юные годы. Мне посчастливилось больше: я получил в Кемерово очень хорошее образование.

Было время, когда я уже поставил на Вырыпаеве крест. Но несколько лет назад жизнь переубедила меня. А тогда у меня к нему были самые большие претензии, поскольку он самый талантливый. Какие претензии могут быть к бездарю и дураку? Никаких. И он мне чертовски интересен.

Следующего его произведения я очень жду. И даже если оно будет неудачным, точнее ошибочным, потому что Ваня делает огромное количество ошибок. Но это ошибки. Ошибки простительны, иногда ошибки бывают прекрасны. Ваня совершает и простительные, и прекрасные ошибки. Даже если это будет так, я восприму это с досадой, я скажу: «Эх, жалко, жалко, что это неудачно. Подождем другого».

«О чем нам разговаривать?»

У нас никогда не было с ним существенных разговоров. А о чем нам разговаривать?
Нам лучше переписываться эсэмэсками короткими. Например, когда посмотрю его очередной спектакль. Мне очень нравится спектакль «Пьяные», меня поразил текст «Иллюзий». Я тогда позвонил Ване и сказал, что я так не умею писать, я таким способом не владею.

В Иркутске он бы сдох. Потом он сдох бы в Москве. Сейчас может жить в Варшаве. Он уже говорит по-польски, он тепло отзывается о Варшаве, которую я терпеть не могу. Он постоянно перемещается. Я уехал из Кемерово, понимая, что там очень хорошо живу, а мне нужно обострить свою жизнь до невозможности. А Ваня уехал из Иркутска от невыносимости. Я так думаю. Потом ему было невыносимо в Москве. Это не закономерно, а жизненно необходимо было уехать. Воздуха не хватало человеку. Нечем было дышать.

Я никогда не ходил в его театр «Практика», я не люблю этот театр. Я видел сделанные им спектакли — считаю, что все они плохи. Я не могу это смотреть. Это неубедительно. Но он абсолютно уникальный драматург, выдающийся. Именно человек, который пишет для театра.

Дарья Васильева, ИА «Иркутск онлайн»