– Мои родители – дети войны. Мама жила в Воронеже. А папа родился в Воронежской области, в селе Карайчевка, это Бутурлиновский район.

Познакомились они в студенчестве. Мама училась в технологическом, папа – в строительном институте. Кстати, папа – деревенский человек, получил в итоге три высших образования.

Поженились они, когда им было уже за 25 лет. Я думаю, что для их поколения такие поздние браки специфичны: нужно было помогать своим семьям, много работать – не до личной жизни.

Мой дед по линии отца ушёл на фронт и погиб через месяц, в первом же бою. Пришла похоронка. После войны бабушка вышла замуж. Во втором браке у неё родилось пятеро детей. Мой отец был старшим. На селе жилось очень трудно, поэтому в 13 лет он ушёл учиться в техникум. Учился хорошо, с повышенной стипендией. Одновременно подрабатывал, содержал себя сам, а всю зарплату отправлял семье.

У мамы в семье шесть детей было, дедушка, её отец, прошёл всю войну. На фронте был снайпером, несколько раз получал тяжелые ранения, из-за чего практически потерял зрение. После войны он уже не смог работать по специальности – пожарным (я долгое время сам об этом не знал, а вот же – тоже в структуре МЧС занимался вопросами противопожарной безопасности), поэтому ушёл аппаратчиком на завод «Искра».

В то время были массовые стройки. Воронеж во время войны был разрушен почти полностью: немцы гордились, что его за 100 лет не восстановить. В боях за Воронеж погибло более 400 тысяч красноармейцев. Те, кто видели город до и после, могли оценить катастрофический масштаб разрушений.

У меня ни мама, ни папа не были в оккупации. Деревня, где жил папа, не попала под немцев. А мама эвакуировались в Липецкую область. Но то, что они увидели после освобождения Воронежа, это был шок. Думаю, выбор отцом профессии неслучаен.

– У меня было достаточно примеров. Мамин старший брат был военным, полковником в войсках стратегического назначения. Когда он приезжал в отпуск, собиралась вся семья: нас, детей, тоже брали с собой, мы общались, задавали вопросы, так что представление о воинской службе у меня сложилось довольно рано.

Много, конечно, дало и боевое прошлое деда. Когда он надевал на День Победы свой китель с орденами и медалями, я испытывал невероятную гордость. Да, я тогда еще многое не понимал, например, что орден Славы третьей степени, который у него был, дается людям за проявление героизма. Но, даже не понимая, чувствовал невероятную гордость за деда.

В 8 классе я решил, что пойду в военное училище. Меня назначили командиром группы – у нас в то время была начальная военная подготовка (НВП), и командиров групп из всех школ собирали на курсы молодого бойца. Мы жили в палатках. Утром кросс, завтрак, потом занятия по военным дисциплинам, после обеда – самоподготовка, вечером снова кросс. И мы там целую неделю жили. Иногда, конечно, приходила мысль, что неплохо бы вернуться в нормальную жизнь. Но, вы знаете, это был 1984 год – события, связанные с Афганистаном. Тогда было зазорным не пойти в армию. Считалось неправильным.

Мы с 8 класса себя уже сами готовили и, в принципе, я думал – не получится поступить в военное училище – ничего страшного, значит пойду в Афганистан.

Южный регион лучше адаптировался к условиям в Афганистана. Был очень большой набор с Центрального черноземного района. Некоторые школьные товарищи туда попали и прошли через боевые действия.

Еще один человек, который повлиял на мой выбор профессии – школьная учительница, классный руководитель Надежда Николаевна Трусова. Она была фронтовичка. Небольшого роста, но всегда строгая, подтянутая, собранная. На фронте работала санитаркой. Всю войну прошла.

Как-то на День Победы она надела военный мундир с наградами. И мой папа преклонил колено и подарил цветы. Я не понимал, что происходит – я учился в третьем классе, но запомнил это навсегда.

У Надежды Николаевны не было своих детей, зато она вложила в нас столько, сколько не каждый родители способен. Учила до 7 класса, очень много дури из нас выбила (в хорошем смысле этого слова). При ней была сформирована база, которая мне очень пригодилась в жизни – усидчивость, ответственность, отзывчивость и, самое главное, системность. Взрослые тогда все работали, воспитанием детей занималась либо школа, либо улица. Мне повезло с учителем.

И когда я поступил в военное училище, я в полной мере оценил, насколько важными были привычки, которые сформировала у нас Надежда Николаевна. В училище многое отдается на самоподготовку, и я очень быстро адаптировался к такому формату учебы. Я успевал все сделать, никогда не откладывал на потом – эти правила у меня остались на всю жизнь.

Училище я окончил с четырьмя четверками. Немного не хватило до красного диплома. Но я и не жалею: краснодипломников отправляли служить за границу, а я хотел остаться в стране. Меня направили на службу в Приволжско-Уральский военный округ.

– Нет, никогда не жалел. Это мой выбор. Я – человек государственный, Родине служу. Моя учительница, мои дед и дядя – эти трое показали мне путь.

– Мы жили в Воронеже в таком районе – он был, как бы поточнее сказать... – сложным в воспитательном плане. Из дома – в школу, из школы – в Дом пионеров, занимался в духовом оркестре. У меня было замечательное детство: оркестром выезжали в летние лагеря, участвовали в конкурсах. Всё это было до седьмого класса.

А потом – только спорт. Борьба и плаванье. Я помню, что в 16-17 лет для нас, если ты не подтянешься 25 раз, не сделаешь 10 переворотов, не прокрутишь «солнышко» на турнике – это всё.

– Здесь пока нет. Но по прежнему месту службы, мои коллеги вам могут подтвердить, я очень серьезно занимался. У меня свой формат занятий. Это не просто так. С 2004 года занимаюсь по специальной методике.

До 13 декабря 2019 года (13 декабря – день назначения И.И. Кобзева врио губернатора Иркутской области, - Прим.ред.) занимался спортом каждый день, где бы ни находился. Когда я был начальником Главка, сделал спортзал. Много сотрудников его посещали. Это лечебный, восстановительный формат: ты не таскаешь железо, там все дозировано. И в то же время ты в хорошей физической форме.

Когда я переехал в Москву, создал такой центр и там. Вообще это классно! У нас были большие нагрузки, которые требовали восстановления физической формы. Постоянные перелёты, разные часовые пояса – сутки на адаптацию, на следующий день – бассейн и тренировка – минимум полтора часа.

– Я не имею права прийти и сказать – откройте для меня спортзал, буду заниматься. Нет, режим самоизоляции никто ни для кого отменять не должен. Делаю это сознательно. Если я даю какое-то распоряжение и первый же его нарушаю, смогу ли я чего-то требовать от других?

Конечно, если есть возможность, то могу себе позволить вечером пойти, посмотреть на природу. Здесь природа, конечно! Сразу говорю – я в восторге просто! Природа такая, какой она должна быть. Жителям Иркутской области, наверное, не совсем понятно, что я имею в виду: для них это всё привычно, ничего особенного. Но на самом деле здесь завораживающе красиво, глаз не оторвать.

– По яблокам, конечно, буду скучать (смеется), а всё остальное – морковка, свекла, картошка – здесь есть.

– Я же уже говорил, что перешёл в систему МЧС в 1992 году, привык работать в таком формате.

– Я по долгу службы в 1992 году находился во Фрунзе. Были командировки, до шести месяцев нам продлевали. Это был центр переучивания лётного состава. Мы охраняли многие объекты. Нас собирали со всей страны - людей, которые имели допуск. Наверное, там я получил первый опыт ответственности, потому что задача была серьезная – мы охраняли новые модели летательных аппаратов, взаимодействовали в рамках Совета экономической взаимопомощи (СЭВ).

Наверное, неплохо справлялся с работой, потому что меня порекомендовали в МЧС. В 1992 году я вернулся в Воронеж. В то время шло комплектование структуры министерства, а у меня опыт профильный, и направили на кадровую работу. Это не «отдел кадров» в обычном понимании – это подбор людей, которые смогут решать самые сложные, самые ответственные государственные задачи. Это подбор команды.

Позже, в 1995 году, я уехал в Чечню, служил там. После захотел поступать в Академию, мне сказали – не надо, у тебя уже всё есть, ты знания приобрел на практике.

– Нас полностью перевели на особое положение 18 декабря 1994 года. Это была такая же изоляция, как сейчас. Находились только в рамках своей части, никуда не выходили, занимались профессиональной, боевой подготовкой. В Чечне проходили военные действия, а мы – МЧС, нас готовили к другой, гуманитарной, миссии: конвой при транспортировке людей, грузов. На базе ЦФВО была сформирована целая команда. Я сам попросился и уехал туда в составе группы.

С декабря по начало марта готовился, хотел себя испытать. И ровно 8 марта попал в Чечню.

– Мама не знала. Знал только отец – ему я рассказал, а маму не хотел расстраивать. Она как-то болезненно к этому относилась.

Но самое интересное, она мне рассказала, что догадывалась. И вот почему. Мама видела, что в течение длительного времени отец смотрел, не пропуская ни одного выпуска, программу «Время». Где бы ни был, к этому времени возвращался домой, отсматривал, делал какие-то пометки и после этого возвращался к своим обычным делам. И мама поняла.

Я как-то позвонил отцу на домашний телефон – у нас ещё не было сотовых. Звонил со спутникового телефона, у меня была такая возможность: мы выполнили задачу, вернулись, и командир спросил, что бы я хотел, может, нужно кому-то позвонить? Я сказал, что отцу: мама не знает, а отец в курсе, нужно с ним поговорить. Трубку взял отец, но потом мама ее забрала, спрашивает: «Ты где, сынок, находишься?» Я ее успокоил, что во Фрунзе. Но понял, что она догадывалась с самого начала.

Когда я убывал, она мне дала крестик и молитву на бумажке. Эта молитва уже столько хранится, всегда со мной. Старая, стёртая – 25 лет прошло. Но всё равно со мной. После этого я стал верить в Бога: бывало много пограничных ситуаций, когда могло и туда, и туда повернуться. И что-то всегда помогало.

Мы в Грозный летели из Москвы на Ил-76. На точку нас отправили на Ми-8, и мы попали под обстрел, экстренно сели. До поста добирались на БТРе. Такие ситуации там возникали постоянно.

– И то, и другое – события, но их невозможно сравнивать. Я вернулся к параду 9 мая. 1995 год, вы помните: еще эти ларьки были, подсветочки. И этот шум… Там же самое главное – тишина. После артобстрела тишина прямо звенящая… А тут ты оказываешься в совершенно иной ситуации: множество людей, шумно, ярко.

Адаптироваться тоже тяжело. Многие и реабилитацию проходили. Я – нет, но все равно, потребовалось время, чтобы прийти в себя и перестроиться. Помогла семья: вернулся домой, поехали с родителями к бабушке, она встретила, достала бутылку крепкого алкоголя 88-го года , мы тогда хорошо посидели. Родные создали мне такие условия – рыбалка, общение с родственниками – что я очень быстро реабилитировался и вернулся в строй.

И переход из одного состояния в другое уже тогда мне дал какую-то закалку. Это, кстати, и к вопросу о том, насколько быстро я могу перейти из одного формата работы в другой. У меня до последнего времени был один формат работы – управленческий, федеральный, поездки по всем регионам, нормативно-правовое регулирование, очень много вопросов было связано с безопасностью детей. Но президент принял решение, и спасибо за доверие.

Честно скажу, во многих вопросах мне непривычно, потому что принципы военного и государственного управления отличаются.

– В 2010 году в Воронежской области были лесные пожары. Я знаю, что такое огненный шторм, когда люди по 12 часов сидели в воде и не могли выехать с турбазы. Огненный шар гулял – три секунды, и нет человека. Мы с инспекторами ГИМС прорубали просеку – пять километров за 12 часов. Каждая минута была дорога: люди сидели в воде, среди них были дети, а вода холодная – речка ледникового происхождения. Кто-то укрывался лодками, но это была плохая история. Я видел, как сгорали деревни. Как мы потеряли очень много пожарных, которые стояли на рубеже населенных пунктов и не пропускали огонь. После этого появилось понятие – федеральная ЧС по пожарам.

После тех событий у меня и состоялась первая встреча с Владимиром Владимировичем (Путиным – Прим.ред.). Мы с ним приехали в лечебное учреждение в пригороде Воронежа. Заходим — там оградка около гектара, внутри ничего не выжжено. Стекло треснуло от жары. И в радиусе 30 километров все выжжено. Президент не мог понять: как так? Там у нас кислородная станция стояла, её 38 пожарных охраняли. Начал мне руку жать. Я говорю: «Не моя заслуга, а командиров и пожарных. Это они отстояли».

Для меня всё произошло быстро. Я находился в Кремле по долгу службы, у нас проходило совещание. И мне позвонили: «Срочно. Вас вызывает первое лицо». Министр позвонил, сказал: «Есть решение на врио губернатора», но он не знал, куда точно. Я человек военный, ответил: «Спасибо за доверие!».

Всё произошло быстро, в течение двух дней. И 12 декабря у меня была встреча с президентом. Он определил основные задачи, результаты, о которых я должен ему доложить. Это и пожары, и паводки, и половодье, и политические вопросы.

Жена узнала из телевизора, до назначения я не мог ничего говорить.

– Семья на самоизоляции, в Воронеже. Они уехали из Москвы, а в Иркутск приехать не успели.

Лететь сейчас воздушным транспортом — опасно, много случаев заражения. Не видел семью больше трёх месяцев, с 14 февраля. Я тогда прилетал на день рождения сына и даже сам не знал, что разлука станет такой продолжительной. Жене тяжело. Да и мне тоже. Были планы, что они прилетят в марте. Потом решили подождать, пока все успокоится. Подобные вещи не могли прогнозировать, хотя знали, что пандемия. Но человек всегда надеется на лучшее.

Когда в Москве начался всплеск, я попросил друзей увезти моих родных в Воронеж на машине. Прилетят, если с самолётами всё будет нормально – не хотелось бы подвергать риску детей.

Сыну в школу идти в сентябре. Дочке 6 лет, сыну семь. Им нужно пройти адаптацию.

Не думали, что такая разлука будет. Но, с другой стороны, мне легче: я все время на работе, а будь здесь семья – нужно было бы уделять им время, хотя бы немного.

– Я был в Листвянке, в Байкальске и на Ольхоне. На остров ехали по ледовой переправе. Это очень впечатляет. И я понимаю, почему многие народы хотят думать, что озеро Байкал — это их история.

– «Уроки французского» Валентина Распутина. Я его раньше читал, но не так. А в этот раз я его ощутил, потому что представил отца: как он в школу ходил, как учился. Сам все достигал. Самое главное, что у меня учительница была, и все вот так соприкасается с той учительницей. Валентин Распутин – действительно народный писатель, пишет полную правду – все до мелочей.

Но времени на чтение не так много. Предпоследние книги – в основном, детские сказки. Сейчас изучаем с детьми всех животных, приступили к рыбам, обитающим в Байкале. По интернету общаемся, они мне рассказывают, что нового узнали. Сын очень рыбалку любит, так что ему про рыб узнавать очень интересно. У меня и старший, и средний – всё время с удочкой.

Из того, что я читаю, когда есть время, – история, особенно история, связанная с военными действиями.

Хочу сейчас перечитать «Горячий снег» - книга тяжелая, но интересная. Уже смотришь, как военный.

«Вечный зов» хочу почитать: там Сибирь, хотя и не наш регион – если не ошибаюсь, Новосибирская и Томская области. Но человеческие характеры – сибирские. Хочу посмотреть новыми глазами, уже из Сибири.