Два страшных пожара есть в истории нашей области. Большой иркутский пожар 1879 года и великий сибирский 1915 года.
Катастрофа 1879 года
В огне пожара 1879 года в Иркутске было уничтожено 75 кварталов с 918 дворами, 105 каменных и 3418 деревянных зданий. Общий ущерб оценивался в 300 млн. руб.
Большая улица перед пожаром. Фото А. К. Гофмана. 1876–1878
Тем памятным летом, в июне, город остался без начальства. В отпусках или служебных поездках находились: генерал губернатор, гражданский губернатор, глава канцелярии генерал-губернатора, глава полиции (полицмейстер), городской голова (по-нынешнему мэр), губернский воинский начальник.
Войска гарнизона находились в летних лагерях в Жилкино и их быстрая доставка в город в условиях паромной переправы была затруднена.
Между тем лето стояло удушливо-жаркое. Вспыхивало то тут, то там. Когда 22 июня загорелись дома в Глазково, это было воспринято обыденно. Пожарные быстро справились с огнем, но тут с Глазковской горы они увидели, как подымается зарево пожара в центре города на Трапезниковской (Желябова) и Грамматинской (Каландаришвили).
По одной версии, был совершен поджог. В это охотно верили горожане, тем более, что вся Россия тогда говорила о пожарах, учиняемых террористами. По другой, - занялось от самовара.
Вот что мы читаем в дневнике К.А. Антонова:
«Задолго до пожара поговаривали, что Иркутск сожгут. Ходят слухи о том, что многих ловили с воспламеняющимися веществами и даже на месте преступления. Так, мой знакомый Серебренников во время пожара поймал у себя в квартире подозрительную личность, от которой были отобраны пачки спичек и пук соломы, но личность эта была освобождена каким-то господином в офицерском платье».
Картина иркутского пожара, выполненная Дмитрием Романовым, братом летописца Нита Романова.
Огонь для деревянного города – стихия грозная. А для такого города как Иркутск – вдвойне. Здесь все строилось тесно, без плана, все налезало друг на друга и улицы с проулками замысловато петляли между усадьбами. Редко ставили между домами каменные брандмауэры.
В городе имелась сносная пожарная команда с 1 паровым пожарным локомотивом, 21 ручной пожарной машиной, 19 пожарными бочками и четырьмя выдвижными лестницами. Но этих сил явно не хватило в сумасшедшие июньские дни 1879 года.
Тушили водой. А она имелась только в реках. Во многих дворах стояли колодцы, но воды там было мало, да и в те дворы еще попробуй въедь быстро с пожарной водовозкой. Вода, к слову, была очень дорогой в Иркутске. Водовозы брали дорого, а в пожар взвинтили цены. Купец Брянцев спас свой дом, выкатив бочку вина и давая три рубля за бочку воды.
Вот и представьте себе пожаротушение тех лет….
На пожар в Глазково уехали почти все пожарные и все их руководство. Завидев с горы пламя, кинулись на паром Троицкого перевоза (понтонного моста еще не было), двинулись, да лопнул трос, паром понесло по течению, пока выправили к берегу – времени потеряно немерено.
Лошади и люди устали. Водовозки пока обернутся – все сгорит. Основной метод борьбы с огнем – недопущение его распространения. Измученные пожарные и первые прибывшие солдаты с юнкерами разбирают по периметру пожара заборы, дома.
Но тщетно. Огонь слизывал все на пути к Тихвинской площади (Сквер Кирова) и в других направлениях. Началась паника. 
Территория, охваченная пожаром.
Сотни обезумевших от мгновенной потери всего имущества жителей провели бессонную ночь на площадях и в садах города, где были выставлены воинские караулы.
На следующий день, 23 июня, казалось, что все было кончено. Все занимались подвозом воды к тлеющим костровищам.
Впрочем, часть современников рассказывала, что это относилось к полиции, солдатам и мещанам. Торговцы, владельцы гостиниц и иных заведений, подрядили своих людей на подсчет убытков и разбор уцелевшего, не отпустив на общественные работы.
В этот же день и 24 июня в город стекались большие массы жителей предместий и окрестных деревень. На возах тащили они в город все, что можно продать пострадавшим от пожара. Рынки на Ивановской площади (ныне цирк), в районе нынешней Фортуны и на нынешнем Центральном рынке кишели толпами, лошадьми, товарами. И все это в чумной жаре.
И вот днем 24 июня поднялся ураган и толпа на рынке увидела, как занялась вся Котельниковская (Фурье) и столб огня двинулся к рынку.
Кто-то в страхе кинулся на Иерусалимскую гору, кто-то помогал служивым очищать Арсенальную (Дзержинского) улицу, превращая ее в защитную полосу.
Надо сказать, что дальше Арсенальной огонь и не пошел, как не перешел он Ушаковку, на берегу которой со стороны Рабочей слободы скопился табор в десять тысяч иркутян. Но все внутри очерченного Ангарой Арсенальной и Ушаковкой сгорело почти дотла. 
Вид на пепелища с Иерусалимской горы.
Воспоминания очевидцев
Английский священник Генри Лэнсделл стал свидетелем грандиозного пожара. В своей книге «Через Сибирь» он так описывал это памятное событие:
«…Мы подошли к широкой улице, на которой находились лучшие магазины и склады товаров и где огонь бушевал на обеих сторонах и распространялся дальше. Расчетливые люди выносили свою мебель, бухгалтерские книги и драгоценности так быстро, как могли, на дорогу и в коляски, чтобы увезти их.
Странную смесь представляли все эти вещи. Здесь были дорогие трюмо, стеклянные подсвечники и картины, в том числе и такая, которую, казалось бы, не найти в Сибири; а рядом, видимо, были товары из бакалейной или продовольственной купеческой лавки и все сорта деликатесов — такие как конфеты и фруктовые консервы… и рабочий открывал консервные банки, чтобы попробовать впервые в жизни ломтики Вест-Индии или сочные персики и абрикосы.
Другими важными статьями спасенного имущества были большие семейные бутыли красного вина, некоторые из них несли в руках — так, точно от этого зависела их жизнь; другие бутыли стояли рядом; из них пили те, кто нес. Вино быстро проявило себя в смешных и глупых выходках пьянеющих мужчин.
Странным выглядело поведение некоторых торговцев, которые, казалось, верили в невозможность и держали свои лавки на запоре, как будто боясь воров и надеясь, что огонь не достигнет их помещений. Я заметил одного бакалейщика, двери лавки которого были заперты на засов до тех пор, пока пламя не проникло внутрь двух его домов; тогда, бросившись открывать двери, он позвал народ спасать товары.
Народ стал выносить ящики сигар и тому подобных товаров; но вот кто- то вынес стеклянный ящик, наполненный конфетами — на него набросились все, и каждый спешил наполнить карманы среди взрывов смеха. С этим смехом, был смешан плач женщин, которые ломали руки в отчаянии по мере того, как опустошались их дома, и видя, как гибельный огонь уверенно приближается к их жилищам».
Последствия пожара.
А вот воспоминания ссыльного поляка Феликса Зенковича:
«…поднялся ураган, который срывал горящие крыши, уносил рейки и целые стропила, гоня пламя огненным потоком и перебрасывая огонь через самые высокие каменные сооружения.
…Паника была невыразимая, хаос неподдающийся описанию: гибли в огне люди и животные… Как погорельцы, так и жители районов не затронутых пожаром, гонимые невыразимым ужасом, укрылись с остатками имущества по всем окрестностям. Всюду – на побережье реки по ее островам, на прилегающих лугах и возвышенностях, окружающих город, не говоря уж о предместьях – расположилось 20-ти тысячное скопище, с плачем, стенаниями, беспокойством и голодом…
Невозможно описать вида, какой представлял Иркутск на другие сутки после пожара: нужны были железные нервы и чрезвычайно трезвый ум, чтобы не поддаться впечатлению и не усомниться в возможности оправиться после столь ужасного бедствия… и отовсюду слышались голоса, что столица торговли и административный центр Восточной Сибири по необходимости будет перенесена в другой пункт».
Д.Д Ларионов в книге о пожаре, изданной в Иркутске, год спустя писал:
«Все уехало, вывезлось и только являлось в город узнать, что делается! Это резкая черта отсутствия самопомощи у иркутян, так же как и вполне эгоистический склад характера жителей, сложившийся под влиянием уже самих исторических причин — „лишь бы мне было хорошо“. В то время, когда одни, забывая свои личные интересы и пренебрегая опасностями, шли спасать других, даже неизвестных им прежде людей или общественное и казенное достояние, другие же первым долгом сочли спасти свое добро, не заботясь ни о других ближних, ни о долге, их призывающем, и постыдно бежали…»
Принцип: вывезти свой скарб, а там хоть все сгори, - неприятный. Разумеется, возчики в пожар резко взвинтили цены на свои услуги, а иные из них, пользуясь суматохой, увозили этот скарб в неизвестном направлении. Рассказывают, как почти силком забрали лошадей у хозяйки большой усадьбы на Арсенальной, чтобы задействовать их на тушении.
Снова обратимся к дневнику К.А. Антонова:
«Паника была общая. Но стонов, слез я не слыхал. Народ как будто ошалел и двигался бессознательно. Много людей сгорело, но официальных сведений нет. Хотя „Губернские ведомости“ уже и вышли, но наша администрация крепко держится того правила, чтобы держать язык за зубами.
Прибрежные жители от жары спасались в Ангаре. Выезжали со своим скарбом на острова, в Глазковское предместье, в Жилкино, на луг между городом и монастырем, к Ушаковке от устья ее до Архиерейской дачи, по обеим сторонам, на кладбище, даже в тюремный двор. Причем подтрунивали друг над другом: „Живые пришли к мертвым, а свободные — к заключенным“.
Сегодня, 5-е июля, но народ еще не весь выбрался из своих таборов. Платят за квартиры вдвое втрое против прежних цен. Купцы строят шалаши или завозни на площадях. Народ относится ко всему пассивно, как будто не сознает всей беды, которая обнаружится при наступлении холодов.
…Я возвратился в город после отъезда за Байкал только в октябре. Город в подвальных этажах еще горел до декабря, было трудно потушить».
Итак, Иркутск мог на том и закончить свою историю, как всесибирский центр. Но обошлось. На восстановление города собирали всем миром.
Вот список жертвователей:
1. Государем Императором Александром II – 40 000
2. Действительным статским советником И.И. Базановым – 50 000
3. Почетным гражданином Я.А. Немчиновым – 50 000
4. Обществом Красного Креста – 15 000
5. Семьей Сибиряковых – 15 000
6. Московским биржевым комитетом – 10 000
7. Братьями баронами Гинцбургами – 4 000
8. Иркутским городским головою Д.Д. Демидовым – 2 000
9. Товариществом братьев Зензиновых и Бутина – 1 200
10. Товариществом Николаевской мануфактуры «Морозова» – 2 000
11. Московским купцом Журавлевым – 1 000
12. Почетным гражданином Кузнецовым – 1 000
13. П. Поповой – 500
14. Е. Чуриной – 500
15. Харитоненко – 500
16. Купцом Некрасовым – 500
17. Есаулом Карауловым – 700
18. Крестьянами и иногородцами Иркутской губернии – 1 339р 42 к
19. Городами Балаганском, Красноярском, Канском и Шадринском – 1 221р 58к
20. Разными лицами по всей империи – 78 344р. 17 к
Итого 284 805р 17к
Территория пожаров в 1915 году.
Большой сибирский пожар
О нем можно прочесть в книге «Крупные лесные пожары». (М. «Наука» 1979):
«В 1915 г. пожары в Сибири начались с весны, продолжались все лето и охватили огромную площадь. Дым от этих пожаров распространился почти на всю Сибирь, а на той территории, где действовали пожары, густота дыма в течение 50 дней была так велика, что на расстоянии от 4 до 20 м не были видны окружающие предметы.
В Мариинске 30 июля в 3 час дня по причине сгустившегося дыма наступил полный мрак. Из-за дыма в июле 1915 г. было зарегистрировано только 85%, а в августе — всего 65% нормального количества солнечных дней, вследствие чего хлеба поспели на 15 дней позже обычного.
Пожары зачастую были верховыми, во многих местах горели торфяники (возле Томска, Мариинска, в Нижнеудинском, Канском, Енисейском и Минусинском уездах). Преградами распространения пожаров служили только крупные реки (Ангара, Обь, Енисей, Нижняя Тунгуска). Площадь пострадавшего от огня леса оценивалась в 125 тыс. км2.
Причиной огромной вспышки лесных пожаров явилась продолжительная засуха в Средней Сибири. В течение лета было два особенно продолжительных бездождных периода: первый (в среднем 26 дней) — с половины июня до половины июля и второй (в среднем 20 дней) — с конца июля до половины августа. Этим двум периодам соответствовали два пожарных максимума».
