Иркутск - город фантастический и мистический, между прочим. За немножко деревенской, немножко кулацкой, если не сказать жлобской, физиономией города проглядывает «питерское».
Странно, господа, что я в своём ищу чужое? Но не странны ли мы все? И не приятен ли нам дым чужих отчизн?
Как вообще понимать это сравнение? Что культурный лоск улиц и манер наших аналогичен питерским? Можно и так.
Можно и по-другому: иркутские нашли общий язык с питерскими в Москве, и наши Чайки, Вороновы, Чемезовы и прочие иные в столице определяют будущее страны…
Но я имел в виду пограничность, туманность и «умышленность» города, возникшего, как и его имперский собрат - на болотах, в краю чужих людей, по государевой необходимости, а не по людскому облюбованию.
Иркутск - город нужды, вынужденный город
Сначала нужды в крепости для своза и хранения награбленного у аборигенов добра, содержания под стражей заложников из числа «братов».
Потом - нужды в складах и магазинах для межконтинентальной торговли, в таможне и гарнизонах, чиновниках для управления полумиром, - полумиром Востока державы.
Да нужды и для догляда за верой подопечных и нужды в обучении их счету и чтению, кое растянулось на три века, пока уже после войны не отрапортовали о ликвидации безграмотности…
Город попов и чиновников, купцов и солдат, только в советское время был изрядно был разбавлен образованщиной и учёными, приобретя странный лабазно-университетский характер.
Основатели города отписали начальству, что город построен в местах лугов и хлебов. Их и сейчас-то нет, а тогда и подавно: кругом горы и леса, а на пятачке возле дельты Ушаковки тогда были болота, озёрца, протоки. Уже на месте автовокзала начинались вековые сосновые рощи.
В горах потом стали прятать город.
Ведь, Иркутск хитрый город. Иногда кажется маленьким, а за каждым пригорком, холмом, горой выскакивает как чёрт из табакерки очередное предместье или спальный микрорайон, а то и дачное товарищество.
Странность Иркутска и в том, что по территории этот город равен Парижу или Москве, а по населению - далёк от них.
Странный город… Начиная от основателей его мы любим заниматься приписанием ему всяческих достоинств, стесняясь, видимо, своего простого, утреннего, без макияжа, образа.
Ревность к другим городам и преувеличенная гордость за свое иркутское идут гарниром к основному блюду – «люблю я город свой, но странною любовью»…
Иркутянин – человек простой, работящий и культуркой не изувеченный. Он трудился на заводах, трудится на рынках, он сметлив и умеет обмануть, ему не надо гадить в душу тренингами и мастер-классами, он от природы торгаш. Он любит и не любит свой город. Но он не ищет в нем души и тайны. И со времён иркутского поэта-графомана Орлова середины позапрошлого века он точно знает, чем гордиться в Иркутске:
Наш Иркутск – прекрасный город,
Это сущий божий дар,
Хоть зимой в нем страшный холод
И ужасный летом жар.
Хоть в Иркутске не прельщают
Ни палаты, ни дворцы,
Не дивят, не восхищают
Нас гвардейцы-молодцы,
Хоть блестящего вокзала
Долго мы не заведем,
Хоть газеты иль журнала
Мы еще не издаем,
Хоть не пишем сочинений
На заказ и на показ.
И демидовских хоть премий
Не бирал никто из нас,
Хоть, быть может, очень многи
Нас во многом обвинят.
Если дельно, если строго
Разбирать нас захотят
Петербуржцы, москвитяне
С европейским их умом,
Но зато мы, иркутяне,
Благоденственно живем.
Есть у нас всего довольно,
Если взять да перечесть,
Так что вырвется невольно:
Все в Иркутске нашем есть!
Много всякого запасу,
Рыбы, дичи, сколько хошь,
И огромный туяз квасу
На базаре льют за грош.
Есть у нас два гастронома
И десяток поваров,
И для тона есть два дома
Превосходных докторов..
Впрочем, во времена советские Иркутск потерял свою сибирскую солидность в еде и сбережениях, запестрел очередями и покрылся густой сетью «тошниловок» и «бухенвальдов»…
Я – судя по этому тексту – из иных иркутских, из образованных, которые ищут тайну города, пресловутую иркутскую «иркутскость» и сетуют, что не нашлось гения, прославившего Иркутск на весь мир. Жить мы не можем без изюминки, вот и тщимся её описать или выдумать..
Выдуманный город - лучший город!
И, правда, чего ж это про Москву написали, про Питер написали, даже про Одессу с Ростовым написали и все их знают, а про Иркутск умолчали.
Сказать про себя « я – одессит», словно сказать про себя «я – георгиевский кавалер». Быть уроженцем Питера – авантажно. А скажешь про себя «я – из Иркутска» и что? Откуда, откуда? От верблюда!.. Лучше сказать про себя: «я с Байкала»…
И, ведь, у нас же самая сильная в провинциальном СССР литературная школа была, у нас же гении – Вампилов и Распутин – творили.
Что ж они не написали про Иркутск, не донесли до простого москвича смысл и душу города?! Да кто их знает, гениев-то! Но знаем точно: в своих творениях они всячески умалчивали про Иркутск, не называли имя его. А Распутин так и вовсе, по моей гипотезе, не любил этот город, который руководил уничтожением его Матёры…
В одном сходятся и простые и непростые иркутяне. В том, что женщины Иркутска самые красивые в России, а может и больше того. И объясняют это: они смешанных кровей. А некоторые добавляют: из рабынь, каторжанок да проституток произошли. ..
Характер жителей лукав и изворотлив, как лукавы ветвистые улицы его, ткавшие свои узоры без плана и смысла, наобум. Чем не странность?
Петербург тоже умышлен и каковы его же стройность и планомерность! А у нас - местопребывание начальства по назначению, а всяк ниже воеводы селился сам по себе, «нахаловкой», причем шиворот-навыворот, сортиром к улице, домом вглубь усадьбы.
Вот откуда задиристость, наглость и скрытность иркутского характера?
Городу уже было сто лет, а приезжие немцы-губернаторы, поражались, что каждая улица в Иркутске непременно заканчивалась тупиком. И сто лет административного оргазма было потрачено на борьбу с этой самобытностью. Ведь, улицы должны заканчиваться не заборами, а выходить к храму, тюрьме, магазину или какой другой казенной надобности. 
Местные-то всегда были привыкшими людьми, а заезжие посланцы царей, генсеков и президентов – норовили город наш преобразить по образцам культурным.
Приехал к нам Семён Щетинин и охнул. Войну выиграли, страна преображается, а набережная Ангары с одной стороны в топочном мазуте железной дороги, а с другой в дерьме жителей, которое они вываливают на берег… И явилась по манию начальника набережная Ангары – каменная и просторная…
Приехал к нам Дмитрий Мезенцев и охнул. Россия поднялась с колен, страна преображается, а тут в центре города – какие-то сараи, помои, крысы и люди… И возник на пригорке новый квартал «под старину», но для вполне буржуазной пользы….
Да в общем-то все приезжие к нам сначала охают, говорят комплименты про необычность и самобытность, а потом норовят эту необычность и самобытность привести под общий культурный знаменатель. Чем не странность!
Впрочем, и у своих, местных, к самобытности отношение «двояковыпуклое»:
«К нам приезжают вздыхатели по старине и безжалостно терзают диафрагмы своих фотоаппаратов и кинокамер. Еще бы! Целые улицы старых деревянных домов. Расшиперится перед одним из таких какой-нибудь столичный русопят и ахает, и головкой лысой покачивает, и бородой метелковой помахивает, а глазками по сторонам – туда-сюда, все ли, мол, граждане данного исключительного города осознают, как им подфартило проживать в богоохранной местности. Я как раз в таком доме проживаю. Потому иногда подойду к туристу и спрашиваю: „Нравится?“ Сияет и руками разводит. „Махнемся?“ Тут же глазки вподзакат, дескать, рад бы, всей душой, да вот только там, в опостылой столице, дела… дела… Так бы и дал по роже!» (Леонид Бородин «Ловушка для Адама»)..
Поэтому у нас, несмотря на многолетние традиции усиленного сбережения старины, она горит, гниёт и перестраивается в новодел.
Но, как трава пробивается через асфальт, так и прёт в наших краях свое родное методом точечной застройки среди красот. Вот уже набережную усекли кабаками, вот уже в модном квартале норовят то шашлычку встроить, то еще какую полезную оказию…
Одна радость, - в кабаке президент России поужинает вдруг, а шашлычка полезна бедному люду, стекающемуся в квартал хлебнуть цивилизации…
Иркутск - город, построенный не только на болотах, но и на костях. Всё как в Петербурге. Кости, конечно, не каторжан, но от того еще странней и волшебней. Кости свои, предков наших. Город – весь на кладбищах, от неолитических до современных. И сносить их под
парковые ли, торговые ли застройки начали отнюдь не при коммунистах, как считается.
Конечно, в этом город не оригинален. Всякий старинный город возведен на костях культурных слоёв. Но в Иркутске, считают иные, - эти кости причина частой сменяемости властей, захирения города при демократах и падения самолётов…
Есть, есть у нас своеобразие. Питер, например, никогда не называли «большой деревней». Иркутск же называли. Да он и был деревенским. Давно ли жители нагорной части гнали скот на острова или в Лисиху, давно ли шло утром коровье стадо пастись в Рабочее по улице Дзержинского под щелканье пастушьего бича? Да нет, недавно…
Если уж сравнивать Иркутск и Питер, то стоит помянуть про туманы и про зимние наводнения. Где туманов больше, - в Лондоне или Иркутске, - еще посчитать надо. А зимние наплывы Ангары на город, бывшие бичом центра города до постройки плотины ГЭС, - памятны старожилам.
Природа у нас красива и грандиозна. Безусловно! Но вот что есть, то есть: город расположен на стыке нескольких природных и географических зон, на стыке разных геологических плит, на месте геопатогенном, на разломе земном. И тут уже основание для странностей фундаментальное.
От этого, наверное,и получается, что в этом городе вдруг дворник начнет цитировать Канта, а лощеный выученик университета обнесёт вас по матушке; женщины либо красивы, но вульгарны, или умны и душевны, но не эффектны; мужчины точно знают, что все норовят его обмануть, и точно знают, как это не допустить и все равно обманываются; где земли завались, а для стройки её не найдёшь; где голосуют так, что сто политологов потом не разберутся; откуда мечтают уехать и … И уезжают. И потом любят свой город издалека…
Таков мой набросок для отчета о «странностях города». Ибо если город не странен, он и не интересен никому, даже живущим в нем..
