Мой первый котенок был для меня подарком-сюрпризом. И подарил мне его мой отец. Очень скоро котенок вырос в большущего кота-гуляку. Он вырывал мамины цветы из горшков, драл обои, и, вернувшись с прогулки, заваливался спать в шкафу на стопке чистого белья. И мы укрывались с ним в кабинете отца, там, где никто, даже мама, не имел никакого права наказать меня или моего кота.
Все мы родом из детства. И наши привязанности, и наши комплексы, наши победы наши поражения. А я при этом – еще и папина дочка.
И о нем, о моем отце, я говорю сегодня.
Больница-барак. Святая стерильность родильного отделения. Прорвав оборону врачей, нянечек и сестер, он ворвался туда поздним холодным октябрьским вечером. И уже через полчаса все отделение пило шампанское и ело апельсины за здоровье только что родившейся женщины его мечты.
Уже стали историей и были сняты в кино первые обои и первые шторы Братска , уже не примерзали волосы к подушке по утрам, но там, где скоро разольется Братское море, еще жили люди, еще стояла больница, в которой рождались первые дети будущего города среди тайги, комаров и гнуса.
Кстати, первые обои и шторы Братска привез мой отец из Москвы, они с мамой прилепили обои к стенкам кнопками и повесили шторы на веревочки. И в хронике «Падунские пороги» красавица с косой до пояса, купающая ребенка в ванночке, - это мои мама и сестра.
Родители хотели назвать меня в честь прабабушки, Мариной, но комитет комсомола строителей Братской ГЭС, приняв изрядно на грудь в честь моего рождения, постановил назвать меня Ольгой.
Отец одевал нас с сестрой как маленьких леди (и это в барачном Братске! Он купил маме швейную машинку, из всех командировок привозил ткани и журналы мод. Девочка, которая встречала Фиделя Кастро букетиком полевых цветов - моя сестра как самая модная девочка Братска ), дарил необыкновенных кукол с длинными мягкими волосами и яркими голубыми глазами), чудо-игрушки и чудо-книжки.
По металлической, состоявшей из каких-то тоненьких прутиков лестнице, он поднимался вместе с нами на самую вершину эстакады, где захватывало дух и было холодно, но рядом был он – и страха не было. Вот только ладошкой я прикрывала голову, чтобы на нее не упала бадья с цементом.
Мороженое он покупал тазами, а конфеты привозил чемоданами. Зимой он шил из простыней маскхалаты и с упоением играл в войну, заставляя ползать по-пластунски по снегу, прятаться от «неприятеля», давать сдачу в игрушечном бою. В 1961, в детской он построил космический корабль из табуреток, стульев и покрывал. Провел туда «телефон», мама приносила нам еду в наш корабль, и мы прошли свой первый тест на выживание в «космических условиях». Зимой в лютые морозы он ходил вместе с нами на лыжах, спускался с самых крутых горок (на обычных, беговых лыжах), часами гонял нас на катке, брал меня с собою на рыбалку. Потом в ванную наливали холодную воду и рыбки оживали, плавали, а как-то раз зубастая красавица щука, отогревшись, пришла в себя прямо на кухонном столе и неожиданно цапнула маму за палец. Летом все вместе коптили рыбу во дворе дома, и он объяснял нам премудрости подбора необходимых для особого аромата палочек.
Он всегда дарил мне цветы ( в Братске, в октябре!), сам мастерил иллюминацию на дни рождения, посвящал стихи, а его телеграммы всегда были обильно политы слезами умиления и зависти почтовых работниц, которые переписывали их и хранили как драгоценность.
Как-то раз, мне было всего три года, он мягко опустил мня, толстенькую кудрявую малышку, в студеную воду сибирской реки и сказал «Плыви, я рядом». И я плыла и не боялась – рядом был он.
Он придумывал праздники из ничего, выпускал газету, украшал их квартиру, наряжался Дедом-морозом и дарил нам сказку, мы вместе ставили спектакли и устраивали соревнования (например, кто из родителей проползет под журнальным столиком , не пролив ни капли из наполненного шампанским бокала). В нашем доме всегда были гости, дети и взрослые, друзья и соседи. Когда он приезжал к теще, весь поселок гулял неделю.
Летом он возил нас в путешествие – чудо-вагоны, мягкие диваны, вышитые золотом драконы на покрывалах гостиниц, какие-то необычные самолеты, удивительно вкусные, загадочные кушанья в ресторанах, сказочно красивая посуда, волнующие запахи кофе. И Эрмитаж впервые в пять лет. «Смотри, это лучшее, что есть у людей». Он водил меня по самым узким горным тропинкам, давал задание несколько раз проплыть до волнореза и обратно, и в этом был строг. Он научил меня собирать ракушки и ловить крабов, играть в карты и чувствовать себя уютно в любой обстановке. В шторм он становился под самую волну, она разбивалась об его спину, а он пел французские песни (мой отец знал французский язык так хорошо, что когда его забирали на армейские сборы, то служил он военным переводчиком)
Когда в школе я получила первую двойку по чистописанию, он успокаивал меня тем, что все нормальные люди получают в жизни «двойки», но нужно уметь быть сильнее их.
У нас был первый в городе телевизор и первый магнитофон ( и к нам приходило по 15-20 человек смотреть телевизор) . И слушать музыку Баха было так же легко, приятно и естественно, как «Beatles» или «Abba»…
Он научил меня искать истину, мы вместе слушали по ночам «Голос Америки» и спорили до утра о политике. Когда убили президента Кеннеди, а потом и его брата, на его столе появлялся приспущенный флаг Америки. Его идеалом был Хемингуэй – «Человека можно уничтожить, но нельзя его победить».
Мы неистово болели за наших в хоккей, сжигая кофеварки одну за другой (ночь все-таки) и срывая голоса.
Он исполнял все мои желания, все разрешал – но вот что странно, мне просто в голову не приходило, что можно делать что-то плохое.
Он плакал на моей свадьбе. Он подарил нам путешествие и отдал свою квартиру. Это он научил меня быть женщиной своей мечты. Ласково-нежной, любящей и любимой, стойкой и упорной, терпимой и капризной, сильной и слабой. Он был моим поверенным во всех делах и секретах. И всегда и во всем помогал мне советом, подсказывал, как и что делать.
Октябрь в Сибири – холодная пора. Поздний звонок. Незнакомый голос. Недоумевающие слезы маленького сына. Чужой город. Колючий снег. Пустая квартира. Портреты мамы, сестры и мой над его рабочим столом. Неоконченная рукопись. Мои письма, тщательно сложенные в шкафу. Милые мелочи. Наши детские локоны, заботливо завернутые в бумажку. Боль.
Октябрь. День рождения. Ожидание чуда. Шутки, подарки, цветы, поздравления. И то, что не пройдет никогда – «праздник, который всегда со мной», праздник, который подарил мне мой отец.
