«В супружеской жизни меня гипнотизирует (искушает и одновременно пугает) неподвижность брака. Вот сюжет, один-единственный, который исключает интригу. Именно это состояние в принципе должно быть постоянным у человека, хотя оно противоречит мужской природе, вечно жаждущей новизны. В этом смысле я не лучше прочих мужчин, но у меня есть одно преимущество: стремление к разумному…»
Хочу напомнить вам об Эрве Базене, классике французской литературы двадцатого века, произведения которого я вылавливала из «Иностранной литературы», когда его начали у нас печатать. Мне понравилось, как он серьезно и подробно описывает семейную жизнь с мужской точки зрения, с пониманием всех деталей. Его роман «Супружеская жизнь» (Le Matrimoine, 1966), как отмечает критика, «каждая половина рода человеческого может прочитать со своих позиций. Женщины прочтут его с горячим сочувствием, узнавая, словно в зеркале, свои каждодневные большие и маленькие драмы. Мужчина же может прочитать роман с полным самодовольством, солидарный с героем, вместе с ним обвинив женщину во всех неурядицах быта. И не вдруг заметит, что, похоже, писатель поймал его в западню».
Абель Бретодо, адвокат из аристократической холодноватой семьи женится на Мариэтт Гимарш «из „хорошей семьи“, может быть не столь аристократичной, как наша семья, но несколько более состоятельной (хотя бы в последние годы). Детская дружба, незаметно перешедшая в нежность, содержавшая множество приятных воспоминаний, поцелуев, невинных ласк, привычки бегать с ней на танцы, играть, ходить в плавательный бассейн или в кино — словом, встречаться и вместе проводить время. Я решил жениться на Мариэтт потому (30 % побудительной причины), что это было единственной возможностью добиться близости с ней…. Мне досталась одна из упорных, почти непобедимых девственниц. Конечно, это было лестно для меня».
И вот, наконец, свершилось. Мариэтт выполнила супружеский долг. Вкусное начало семейной жизни. Абель не может на нее наглядеться: «Быть может, ее налитые груди с коричневыми, чуть шероховатыми сосками немного полней, чем следует. Лодыжки и запястья несколько широковаты. Да и шея не такая тонкая, как на средневековых гравюрах. Волосы рассыпались по круглым плечам. Глаза, губы, подмышки, пах — все блещет дарами юности. Гибкие суставы, чистота линий… А чудесная кожа! Гладкая, свежая, трепещущая, украшенная черной родинкой у шеи, и этот умилительный пупок в форме раковинки… Я еще ничего не сказал о ногах, которые она сейчас сомкнула, гибких, гладких до самых розовых пальчиков…»
Мариэтт, как в занимательную игру, играет в семью, налаживает хозяйство. «…Не так-то легко перейти из дома матери, где дочка ничего не делала, в дом мужа, где ей приходится делать буквально все. Право, для этого необходимо мужество. Только женщины способны на такую метаморфозу… домоправительница, кастелянша, кухарка, секретарша, судомойка, штопальщица, косметичка, счетовод, гостеприимная хозяйка, любовница…»
Прошел год. «…Наш „ситец“ рвется: я и Мариэтт ссоримся непрестанно. Из-за всякой мелочи». «Начало и конец любви — вот что заманчиво для рассказчика; середина якобы никого не интересует. А где же, спрашивается, сама супружеская жизнь, тот самый брак, в котором живут почти все люди и который они не разрывают, такой долгий, будничный, тягостный; постель не является в нем единственным алтарем, есть еще и кухонный стол, и письменный стол, и автомобиль, и швейная машина, и стиральная машина…»
Бретодо не любит Гимаршей: они суетливые, сентиментальные, шумные. Как капля масла в воде: она тут же растекается во все стороны. Мариэтт — вся Гимарш. «Прежде всего ее чрезмерная вездесущность. Ее сентиментальность. Она вошла в семейную жизнь, как в кондитерскую. Кондитер — я, и моя обязанность — предложить ей тысячу услад».
И вот беременность, потом еще, а потом, ужас, двойня. «Женишься на девчушке с плоским животом, упругой грудью, с бархатной, как персик, кожей, а прошло немного времени, и ты уже во власти неумолимого закона — ты уродуешь красоту потому, что насладился ею. Ребенок начинает с того, что доставляет своей матери множество неприятностей… До чего же ужасны ночные серенады младенцев, они как кошачий концерт — ничего кошмарнее я не слышал!»
Материнское квохтанье Мариэтт и всех Гимаршей бесит Бретодо. «Признаюсь, что на этот раз я уже не смог сдержаться. Я орал почти десять минут, выложил все, что накипело на душе, и все перечислил: и ее баловство, которое портит мальчишку, и полное отсутствие внимания ко мне, и все эти бесконечные траты на маленького принца. Все перечислил: лошадь на колесиках, загончик, высокий стульчик, гигиеническое креслице, шелковый гамак, складной стульчик в автомобиль, забавную грелку в виде кошки, стеганый чепчик, предохраняющий головку от ушибов, особый козырек для того, чтоб мыло, когда моют головку, не попадало в дорогие глазки и не щипало бы их; вспомнил кучу всяких безделиц и пустяков, купленных в универсальном магазине, это безумное количество всяких свитеров, комбинезончиков, капюшончиков, трикотажных рубашечек, слюнявок с картинками из сказок и басен. Я перечислил гольфики, носочки, всякие домашние туфельки, рукавички, ботиночки, кожаные, сафьяновые, ботиночки из белой замши. А потом спросил, как же мамаши пещерных времен обходились сто тысяч лет без всего этого добра, а?»
Общение мужа и жены стало весьма ограниченным. «Кроме главного пункта: сколько я заработал, чтоб накормить тех, кого она произвела на свет». Его мучает недостижимость одиночества. «Побыть одному в своем доме для меня стало вещью невозможной. Даже в кабинете, где я принимаю свою клиентуру, шум меня преследует, и с каждым днем он все возрастает. Нате вам: явился Никола, тут же упал и сразу заревел: а-а-а; потом слышу: тук-тук, что-то приколачивает; потом — крак, что-то разбил; или загудел: ту-ту-ту, изображает поезд. К этому добавляется и вой транзистора: Мариэтт любит подметать пол под музыку. Шумит миксер, плещется вода в стиральной машине, гудит пылесос. Ребятишки Габриэль — чуть постарше — идут на выручку к Никола, берут приступом лестницу… Мариэтт едва выкраивает час в день, чтобы вывести детей погулять. Своим туалетом пренебрегает настолько, что легко можно ошибиться и принять ее за гувернантку из хорошего дома. За исключением нескольких поспешных вылазок в универмаги, Мариэтт стала такой же невидимкой, как и добрая половина женского населения в Анже. Одной из женщин, наглухо замкнутых в пределах поля интенсивного семейного тяготения, которое остается для всех них жизненным пространством, находится в прямой зависимости от числа имеющихся у них детей и в обратной зависимости от квадрата расстояния. Я и сам редко вижу ее. Время от времени я пробую воскресить в своей памяти прежнюю Мариэтт, хорошо причесанную, со вкусом одетую женщину, которая хотела мне нравиться, спокойную, прямо созданную для меня. Теперь между нами всегда ее передник, вокруг — всякая хозяйственная утварь. Руки ее превратились в инструменты для работы, глаза заменяют контрольные сигналы. Мариэтт — прежде всего прислуга в своем доме… Все женщины, которых обманывают мужья (социологи уверяют, что их не менее 60 %), чаще всего и не подозревают об измене. Итак, всепожирающая, всем пожираемая, одержимая властной заботливостью, превращающая начищенное до блеска донышко каждой кастрюльки в собственный ореол, Мариэтт так безупречна — увы, так безупречна! — в сравнении со мной, грешником, и так незаменима, и знает это, и делает все, чтобы быть таковой, и сама она того не знает, что все это лишь ее оборонительное оружие. Разве я могу не признавать ее беспощадное самопожертвование?
Мариэтт! Ты мне не опротивела, нет. Ну сделай же что-нибудь. Тебе надо немного похудеть. Пойти к парикмахеру. Подкрась губы, подведи глаза. Попроси у радуги семь цветов для семи платьев на каждый день недели, чтобы выглядеть по-разному. Сбрось этот передник, который придает тебе неизменно будничный вид…
Я смотрю, как она трудится на кухне. В домашнем платье. Растрепанная. Платье сидит мешком. Она чистит морковку…»
Идет время. У Абеля, конечно, любовница. Он не подлец, он испытывает чувство вины и пытается анализировать: «А что ты сделал для того, чтоб Мариэтт не опускалась так, ведь она девушка, получившая образование, но его словно начисто стерли резинкой, и она до того деградировала, что теперь по своему культурному уровню не выше прислуги». Мозг нуждается в тренировке, в упражнении, а Мариэтт упражнялась лишь в хозяйственных делах, наводила порядок в моем доме…"
Хотел ли этого Бретодо? Наверно, нет. Может ли супружеская жизнь людей средних возможностей складываться как-то иначе? Много вопросов. Как сказала одна читательница: «Полезно почитать всем дамам, как не следует поступать, если хотите сохранить духовную и душевную близость с мужем, как не превратить брак в нудное существование двух людей, как сохранить этот оазис на двоих, не впуская в него караваны сердобольных родственничков».
И еще одна: «Ценная книга. Препарация семейной жизни в течение 25 лет глазами мужчины. Очень стоящая вещь, позволяющая увидеть семью и то, как меняется отношение мужа к жене в течение жизни. Прочитана давно, осталась в памяти».
Тема, возможно, не привлекательная для кого-то, но все мы вышли из какой-то семьи и живем в какой-то семье. Может, кто-нибудь напишет, как хорошо жить без семьи. Или плохо. Все книги Базена хороши. Останутся в памяти.
