«Это была его третья атака. Тогда он еще считал атаки. Эти стремительные переходы из царства живых в царство мертвых. Когда сидишь, сжавшись, как в материнской утробе, в окопе, обхватив голову руками, чтобы не слышать страшный грохот, несущийся из внешнего мира, глухие звуки взрывов, свист осколков. И приказа офицера, бросающего тебя в эту мясорубку. Ты его и не слышишь, но чьи-то сильные руки грубо хватают тебя за воротник шинели, встряхивают, суют в руки винтовку, поддают коленом под зад — и ты вылетаешь из спасительной щели в открытый мир. Ты ползешь на коленях, потом заставляешь себя подняться, делаешь первые неуверенные шаги и вот уже бежишь, громко крича. Сначала — от ужаса, потом — чтобы подбодрить себя, затем — чтобы испугать невидимого противника… Вокруг тебя падают люди, вздымая напоследок руки к небу, а ты все бежишь, бежишь навстречу собственной смерти. И незаметно переходишь грань, отделяющую живых от мертвых. Ты еще бежишь, но ты уже не живой. Ты не думаешь, ты не способен думать…»
Юрген Вольф в бога не верил. В своей первой жизни, длившейся без малого двадцать два года, он прекрасно обходился без бога. Он даже не задумывался о его существовании, ведь все старшие, и родители, и учителя, и мастера на заводе, уверенно говорили, что бога нет. А вот во второй жизни задумался. Тем более что была она очень долгой, целых двадцать два дня.
Майор Фрике считал: «Это был плохой солдат. Нет, не так. Даже плохой солдат все же солдат, его можно приспособить к какому-нибудь полезному делу в обороне, им можно заткнуть какую-нибудь дыру, он создает необходимую массу при атаке. А этот Вольф был просто несолдат. От таких в армии один вред и никакой пользы. Они органически не способны подчиняться приказам, соблюдать дисциплину и тем самым разлагающе действуют на коллектив. Они не желают овладевать военными навыками, даже из чувства самосохранения, и своей безалаберностью и ленью подают другим солдатам дурной пример…»
А он просто не хотел воевать. «…это была не его война. Не та война, в которой победить или погибнуть. Он не хотел никого побеждать. Тем более он не хотел умирать. Он не был трусом. Ни в детстве, когда бросался с кручи вниз головой в воды самой большой реки Европы. Ни в юности, прошедшей в портовых городах, в самых бандитских районах, где рукопашные схватки между противоборствующими группировками были обычным делом. Там он никогда не прятался за чужие спины».
Юрген Вольф родился и жил в приволжской деревне Ивановке, где тоже была коллективизация и немецкие колхозы, в которых, впрочем, людям жилось и работалось неплохо. Немцы подошли к колхозам по-немецки. Вольф-старший еще до октябрьского переворота 1917 года примкнул к большевикам, потому что они обещали мир и землю. Так он плавно перетек из одной войны в другую и воевал еще три года на полях Гражданской, но уже не на Западном фронте, а все больше в Сибири.
Когда Юргену исполнилось одиннадцать лет, они поспешно уехали в Польшу, потом в Германию. Юргену было пятнадцать, когда отца арестовали. За ним забрали мать, а Юргена целую неделю допрашивали в гестапо.
Его отправили в детдом. «Это было образцовое национал-социалистическое учреждение: дисциплина, порядок, два часа маршировки в любую погоду с пением песен под барабанный бой, физические упражнения на свежем воздухе — гимнастика, легкая атлетика, рукопашный бой, стрельба из огнестрельного оружия. Оставшиеся час-полтора отводили образованию — истории национал-социалистической немецкой рабочей партии и биографии фюрера, расовой теории и политике народонаселения, немецкой истории и политическому страноведению».
Потом работал на верфи. Дал в морду ярому националисту. Попал в тюрьму. Он и предположить не мог, что через полгода после выхода из тюрьмы окажется на Восточном фронте в штрафбате.
В одной из атак столкнулся в окопе один на один с русским солдатом Павлом, тоже штрафником. Юрген выругался по-русски, и два штрафника разговорились. В это время началась русская атака, и Павел взял врага в плен. Чтобы не убили. Допрос, лагерь. Побег. Сумел вернуться к себе в расположение. Бои с иванами, небольшие передышки, госпитали, вражда и дружба — что-то в стиле Ремарка «На западном фронте без перемен».
Солдатом Юргена сделали затяжные бои под Орлом: «Это была их Орловская дуга. Их собственная маленькая Орловская дуга. Узкая полоса земли шириной в четыреста метров, которая сокращалась, как шагреневая кожа, с каждым днем сражения по мере того, как их становилось все меньше и меньше, и они смыкали ряды, освобождая фланги для других воинских подразделений. Весь остальной мир перестал существовать для них, они не знали, что происходит на других участках фронта, и в то же время они знали все о проходившем сражении, потому что оно в миниатюре, во всех основных деталях воспроизводилось на их собственной Орловской дуге, проходило на их глазах и творилось их руками, их оружием, их волей. Отсутствовали привычные вешки времени: завтрак–обед–ужин, подъем–отбой, сон–бодрствование. Ничего этого не было, кроме бодрствования, больше похожего на лихорадочный бред…»
«Юрген не думал о победе. Его, как и многих его товарищей, вела вперед лишь надежда, что с разгромом противника закончится весь этот кошмар, кошмар войны, и чем быстрее они разгромят противника, тем больше у них шансов выжить. Эта надежда питала их дух. Но вот они остановились, а потом стали медленно отходить назад, упорно цепляясь за каждую траншею, за каждую высоту, за каждый клочок земли. Они не были готовы к этому. И этому не было видно ни конца ни краю. Надежда умерла. Ее сменило отчаяние».
Оставшаяся от штрафбата небольшая группа немцев, разбив отряд партизан, двигалась за отступающими войсками. Немецкие штрафники не могли, так сказать, «смыть кровью». Лишь единицы восстанавливаются в правах. «Он единственный из штрафников прошел испытание и стал вольным человеком. О нем легенды по всему фронту рассказывают и начальство распространению этих легенд очень даже способствует…
Сам он никогда не верил, что можно пройти испытание… Он хотел лишь одного — выжить в этой мясорубке. Случалось, что даже этого не хотел, но, к счастью, эти минуты слабости совпадали с минутами затишья на фронте. И даже когда он втянулся в военную жизнь, он не верил, что пройдет испытание, и не стремился к этому. Он просто сражался бок о бок со своими товарищами, выполнял свой долг перед ними и перед другими людьми. Выполнял так, как он сам себе положил. Долг, который он сам для себя определил. Перед людьми, которых он сам выбрал из всех живущих на земле. И еще перед Родиной, которую он тоже сам выбрал, которую после долгих терзаний выбрало его сердце. Перед Германией. И то, что Германии, судя по всему, было на него наплевать, его совершенно не волновало».
Итак, Юрген Вольф стал не просто хорошим солдатом — он стал патриотом. Не патриотом-завоевателем, а защитником своей, хоть и неправедной, родины. На фюрера ему всегда было плевать. Что с ним будет дальше? Об этом вы прочитаете в романах Генриха Эрлиха.
Генрих Владимирович Эрлих — выходец из поволжских немцев, ученый, известный специалист по физической химии, профессиональный литератор, прозаик. Кроме других книг, он автор трилогии о Второй мировой войне: «Русский штрафник вермахта», «Адский штрафбат», «Последний штрафбат Гитлера». Эта трилогия – уникальная возможность взглянуть на Великую Отечественную войну с той стороны, глазами немецкого смертника, прошедшего через самые страшные бои Восточного фронта в составе одного из штрафбатов. Читайте трилогию.
