Ужасы, ужастики – отдельно выделенная тема в перечне популярных книг и фильмов. Большое количество поклонников. Адреналин на диване. Терапевтическая процедура.
«Но если даже всех действующих лиц оборотни, вампиры, монстры, мумии, ведьмы, привидения, драконы и летучие мыши загрызли, съели, заколдовали, изорвали в клочья или порубили на котлеты, то мы-то у себя на диване живые и все-таки в относительной безопасности. От оборотней и этаких угроз уж точно. Ужасы не должны хорошо кончаться, хотя сплошь и рядом завершаются для главных героев благополучно. Спаслись! Жанровая условность подразумевает, что все вернулось к норме, а, пожалуй, даже получше стало…»
Очень читаемая вампирская серия: "Школьница, скромная и тихая, влюбилась в мальчика-красавчика, а он оказался вампиром. Но хорошим! Она же его любит! (Таковы подражания «вампирской саге».) На мой взрослый взгляд, и сам оригинал, и все подражания — невыносимая скука. Но ведь всем понятно, что красивый избалованный мальчик «пьет кровь» из влюбленной скромной девочки. Поэтому скромным влюбленным девочкам, наверное, читать не скучно. Печальная доля скромных влюбленных мальчиков точно такая же, поэтому следовало бы ожидать появления «зеркальных» романов, где роли поменяются.
Тему ужасов и ужастиков развивает Елена Иваницкая в небольшом романе «Ужасы» (журнал «Нева» № 6 за 2012 год). Он очень необычен по своему построению. Из предисловия Александра Мелихова: «Елена Иваницкая же решается предстать перед читателем в трех ипостасях: в приключенчески-сюжетной с заметной примесью иронии, в личностно-мемуарной и в критико-публицистической».
«То есть, говоря иными словами, текст её романа явственно распадается на три части: как будто бы автор писала повесть (рассказ), воспоминания и статью (всё на тему ужасов), потом все три произведения разрезала на произвольные куски и перемешала их в произвольном порядке, причём не особенно стремясь как-то загладить, затереть места стыков. Но, как ни странно, всё состыковалось само собой».
«Итак, часть первая, художественная. На роман, конечно, не тянет. Даже на повесть не очень. Полноценный, объёмный рассказ – вот как это, скорее всего, можно назвать. Рассказ о приключениях четырёх молодых людей с элементами ужасов и мистики, с открытым финалом и с постоянными авторскими ремарками. Если экранизировать этот рассказ, то как раз получился бы типичный американский фильм ужасов – с выездом молодёжи на природу, с ночными тенями и шорохами, с пропаданием персонажей (но, в отличие от американских фильмов, никто не погиб, кроме кота, которого очень жаль). Вроде намечался классический конец с оскалом оборотня, но и тот ирония автора напрочь убила».
По художественной части сюжета пропал один из четырех персонажей. С учетом загадочных и мистических моментов повествования – произошло нечто страшное. Далее автор иронично прописывает как должно развиваться действие по законам жанра.
"Приедут потрясенные родители. На поиски соберутся дачники из непоименованного садового товарищества. Ну, поименуем. Допустим, «Восход», «Всходы» или «Вагоноремонтник». Кто-то выйдет искать с готовностью, кто-то согласится за деньги. Еще подробности. Массовые сцены, разговоры. Скептические или жуткие предположения. Колоритные типы. Бесконечный день. Из четверки главных героев исчезнувший выдвинется в центр, но при этом так и не появится, а трое остальных откатятся на обочину действия. Потому что не до них. А ведь за бесконечным днем настанет бесконечная отчаянная ночь. Текст непомерно разрастется.
Обезумевшая семья сцепит зубы, сосредоточится и поднимет на ноги частные агентства, детективные и спасательные. Детективы станут отрабатывать версию с исчезновением по пути в город. Спасатели приедут с опытными ищейками, но там же все затоптано. «Как стадо прошло! Вот всегда так!» — «Хватит разговоров! Начинаем». — «Если бы сразу…» — «Если бы! Люди не знают, как поступать в таких случаях…»
Обстоятельства проясняются: «Проломились сквозь кусты и чуть не свалились в яму. Там, глубоко, на дне, в грязной воде Роман пошевелился, медленно повернул буро-черную, словно обугленную голову и что-то ответил. Белые губы на темном лице двигались, но доносилось только: а-о-а-ы…
— Не реви! Термос! Водки! Не надо водки. Надо! Шок! Подливай прямо в кофе! Рома, ты можешь глотать? Снимай с него все к черту! Стой, не дергай его. Может, сотрясение мозга. Разрезай майку. Чем? Вот же, вот ножницы. Шорты разрезай. Осторожно! Дай сюда! Растирай водкой. Варежку, варежку возьми. Рома, Рома, слышишь? Рома, отвечай! Почему ты не можешь говорить? Уже могу. Так, марганцовкой. Рома, когда тебе от столбняка прививку делали? Не знаешь или не делали? Вот еще бинт. Да не надо его одевать, одеялом укрой. Нет, оденусь. Все, гоним в больницу. Гоним! Столбняк, сепсис, бешенство! Беритесь за лямки, поднимайте на раз-два…»
Вторая часть – мемуарно-исповедальная. Автор рассказывает о своих детских играх, связанных со страшилками. Публицистическая часть анализирует: действительно ли народ любит читать про настоящие ужасы? «О жанре хоррора спрашивают подозрительно и неприязненно: почему люди любят читать про страшное? Мне уже приходилось высказываться на эту тему, могу повторить: про страшное люди читать не любят. И не читают… Никто не рвется читать „Банальность зла“ Ханны Арендт. Или „Архипелаг ГУЛАГ“ Александра Солженицына. Или Виктора Франкла „Психолог в концлагере“. Никто не рвется переиздавать исследования и свидетельства о голоде 1921–1922 годов: „Жуткая летопись голода“ и „Голодание“ врача Л. Василевского (обе брошюры вышли в Уфе, 1922), „О голоде. Сборник статей“ (Харьков, 1922). Чудовищно страшные документированные данные о голодной смерти, о пищевых суррогатах, о людоедстве…»
Иваницкая считает, что наш человек, переживший и переживающий чудовищный настоящий страх тоталитаризма, репрессий, лагерей, войны, облегчает, разряжает свой страх невинным и безобидным «ужасом» с привидениями, оборотнями и нагнетанием приятно-безопасной дрожи. На страх у нас существовала государственная монополия. Категорически навязывались чтение и просмотр жестокостей очень высокой степени. Но это были жестокости одного строго очерченного круга: зверства фашистских оккупантов.
«При этом досоветская цензура нисколько не препятствовала изображению настоящих ужасов существования. Общественных, психологических, экзистенциальных. Тюрьма, каторга, сумасшедший дом, нищета, одиночество, жестокость, преступление, казнь, предательство, бюрократическая бессмыслица, социальный распад, мучительное умирание — все это в отечественной литературе есть. В изобилии. „Смерть Ивана Ильича“ и „Палата № 6“. „Записки из Мертвого дома“ и „Остров Сахалин“. И многие-многие, даже слишком многие другие. Никто их не запрещал… Все ужасы кончились в 1917 году. Радикально! Последняя книга со словом „ужас“ в заглавии вышла осенью 1917-го — пропагандистская мелодрама „Тайны охранки. Из ужасов секретных застенков“ Павла Щеголева. И больше ни единого „ужаса“ не всплывало вплоть до 1989 года». Доступного. Сегодня настоящие «ужасы» просто в новостях показывают. Художественно-публицистический экскурс в тему был написан Иваницкой несколько раньше. И все же роман-рассуждение получился интересным.
