Волна пиара вынесла новое имя: Марина Королева. Можно сказать, известный журналист в роли нового писателя. Марина – заместитель главного редактора, ведущая новостей и ряда программ на радиостанции «Эхо Москвы». «Верещагин» («Concerto grosso») – первый роман Марины Королевой. О ней много восхищенных отзывов. Мне захотелось понять природу восхищения.
«… Прочла залпом. Огромное спасибо автору за книгу, за ее героев. Это все взято из нашей жизни, если конечно кому-то повезло познать это великое чувство – любовь. Спасибо Марине Александровне за язык, которым написана эта вещь. Так просто, так чисто читается. Рекомендую эту книгу читать и дарить друзьям и близким».
«Потрясающий роман, вызвавший множество эмоций! Дочитав до конца, плакала, так как прониклась глубокой симпатией и уважением к главному герою. Написан роман, на мой взгляд, талантливым писателем. Читать легко и интересно!»
«Только что прочитала Верещагина! Сложно описать мои эмоции, я даже не знаю, что написать. Это нужно читать. Глубоко, сильно и легко читается при этом! Я не могла оторваться – любовь и очень неожиданные повороты сюжета. Большое спасибо автору за такую книгу. Великолепное настроение и есть, о чем подумать».
Чувствуется прямое обращение к автору. Как же мы с вами оценим роман? Да, очень легко читается, язык правильный, простой, без сложных приемов. Сюжет многообещающий. Главный герой – композитор, профессор консерватории. Талантливый, живущий в музыке.
«… Музыка текла во мне параллельной рекой – параллельной по отношению к тому, что принято называть реальной жизнью. В реальной жизни перемешаны были квитанции за квартиру, мать с ее пирожками, мой топчан в углу кабинета, ученики с их экзаменами, батон в соседней булочной, бестолковые заседания кафедры, партсобрания, на которые, слава богу, я мог не ходить, безумные первомайские демонстрации, которые текли под окнами моего дома, наконец, жена».
Имеет благородное увлечение – коллекционирует старые редкие книги. Читает или нет – неизвестно. Но эту, последнюю, запрещенную, прочел.
«… На столе лежала довольно тонкая книжица, с тонкой обложкой, потрепанная. Первое, что посмотрел, – год издания: 1923. Пролистал. Бумага сероватая, как будто оберточная, для этой их мерзкой колбасы, за которой они заставляют всех давиться в очереди. Только потом обратил внимание на название: „ВЕРЕЩАГИН“. Что до фамилии автора, то она вообще ни о чем мне не говорила. Она была проста, как пять копеек. Впрочем, не без некоторых странностей в сюжете, особенно если учесть, когда и кто ее писал. Так вот, некто Верещагин получает дар играть душами людей, как играют в шахматы. Этой властью он наслаждается и пользуется. Однажды выигрывает душу славной девушки, и она вся теперь в его власти, но это совсем не то, чего бы ему хотелось: а хочет он ее любви по доброй воле… Верещагин в конце погибает, девушка находит тихое счастье. Но это так, в самых общих чертах. А еще там были какие-то черные оргии, дикие бесовские пляски, убийства, притоны… Посмотрел еще раз на обложку: 1923 год. Быть не может, какой-то советский биолог, что это на него нашло?»
Книжка возбудила в нем творческий интерес: «Я напишу концерт, Кончерто гроссо, я давно подбирался к этой форме. И назову его „Верещагин“. Мало ли Верещагиных на свете, в конце концов? Не докопаются. Я выдохнул. Можно было работать. Я начал этой же ночью. И с этого дня (то есть с этой ночи) я потерял счет времени. Я перестал подходить к телефону, сказался больным в консерватории, мать и жену предупредил, чтобы не беспокоили без крайней надобности. Объяснять ничего не стал – сказал, что срочная работа. Обе, хоть и каждая по-своему, это понимали, так мне казалось».
В принципе, герой ничего и никогда своим близким не объяснял. Он просто поворачивался к ним спиной и уходил. Потом работа застопорилась. Композитору не хватало сильных эмоций, переживаний. Он так же, как и книжный Верещагин, не испытал великой любви. «Тоска и холод – вот что было там, где должна быть любовь». И она пришла в лице молоденькой жены брата. Почему случилась их великая любовь? Ожидания, встречи, душевные муки? Из чего она выросла?
«Потом я вдруг вспомнил, что еще не снял пиджак после концерта, и умыться не мешало бы. Пошел в ванную, включил свет, снял очки, умылся. Когда снимал полотенце с гвоздя, скользнул взглядом по зеркалу и замер. Оттуда на меня смотрел старик, настоящий старик с седыми космами, высокий, страшно худой, в измятой, не очень свежей рубашке с вытертым воротом».
«Я не верил. Я не мог найти ни одного объяснения тому, что она меня полюбила. Теперь, когда я уже был в состоянии рассуждать здраво (или думал, что рассуждаю здраво), я задавал себе вопрос: что она могла во мне полюбить? Я немолод, и это мягко сказано, приятели сына при первом знакомстве всегда принимают меня за его дедушку. Назвать меня здоровым или красивым может только безумец. Талант? Это я за собой признавал, да. Но ей-то что с того? Раз в год послушать мой концерт в консерватории? Невелика радость для молодой симпатичной особы».
На подъеме эмоций композитор закончил свой кончерто гроссо. Его назвали гениальным произведением. Занятый любовью и музыкой наш герой едва заметил, что в стране началась перестройка. А дальше по тексту правда жизни.
Разговор со старым другом:
«Было и еще одно, что мне хотелось спрятать подальше даже от самого себя.
– Что ты думаешь делать, старик? – спросил он меня.
– Не знаю.
– О господи, – он оглядел мой кабинет, доверху заваленный нотами и книгами, стены, увешанные картинами, – только представь себе, как все это надо разбирать, развозить, менять квартиры, этажи, съезжаться-разъезжаться… Почему-то этот простой аргумент подавил меня. Я действительно не мог себе этого представить».
Разговор с любимой, «родной мой», так он ее называл:
– Значит, больше ничего?
Я помолчал, мысленно попробовал на вкус эти два слова.
– Больше ничего. Ничего, родной мой. Жену свою я уже сделал несчастной. Теперь приниматься за тебя? Нет уж.
Лицо ее, такое живое всегда, сейчас застыло. Или сумерки были виноваты?
– И знай, запомни, никто не будет любить тебя так, как я, – я услышал себя как будто со стороны.
– Ты уже это говорил, – сказала она тихо. – А что для тебя любовь, Профессор?
– Любовь? – Она застала меня врасплох. Хотя нет, я думал об этом, как раз сегодня и думал. – Это как хлеб для голодного. Ты дала мне хлеба, когда я подыхал с голоду. Или как водка, а еще лучше коньяк, водку я не люблю. Когда голова идет кругом и сердцу тепло. Когда жизнь кажется бесконечной, родной мой. Вот что это такое.
– Да, тут мы с тобой расходимся, – голос у нее был сдавленный, странный. – Любовь – это воздух, Профессор. Когда без нее ни дышать, ни жить. Вроде и делаешь вдох, а дыхания не получается. А ты – хлеб, водка, коньяк…
Мы помолчали.
– Я должна была знать, – она говорила это, не глядя на меня, кому-то невидимому перед собой.
– Слушай, не валяй дурака, родной мой. Ну что мы трагедию разыгрываем! Все уляжется, перемелется, утрясется, мы будем с тобой видеться, где и как сможем, правда же? Но никаких резких шагов пока. Время пройдет – год, два, три, сколько нужно. А там видно будет.
– То есть я иду к себе домой, а ты к себе. И мы тайком от всех будем видеться, вот как сейчас, – голос был ровный, бесстрастный, как автомат, который объявляет время по телефону…"
Великая любовь уложилась в рамки разницы в возрасте, спасовала перед разменом квартиры. Все – как у всех. Вот, наверно, самое верное:
«Прочитала эту книгу. Неинтересно, даже местами неприятно на физиологическом уровне. Купила, потому что автор просит людей читать и отписывать ей свои впечатления. Как ни странно, все читатели – коллеги автора в восторге от книги. Я читала очень внимательно. Мне показалось, что в начале 90-х автора не было в стране, потому что события и ощущения в моем городе были иные, не знакомые автору. При чтении о близости неряшливого старика с молодой женщиной становится отвратительно до тошноты. Читаешь и чувствуешь, что устаешь, и автор это чувствует, поэтому пытается накрутить сюжет и опять окунуть читателя в интерес к книге. А в результате – пшик. Нет духа в этой книге, нет чувственности и теплоты. Такое впечатление, что автор пытается завуалированно выложить свои сердечные переживания или придуманные страдания выдать за реальные. Не хотелось писать плохо, но хорошего ничего в этой книге нет».
Но ведь все равно – впечатления.
