Роман Александра Чудакова «Ложится мгла на старые ступени» на конкурсе «Русский Букер» была признана лучшей книгой первого десятилетия XXI века. Чудаков был филологом, крупнейшим специалистом по Чехову, великолепным стилистом и большим знатоком в своей области. В своем единственном романе, который в общем-то биографический, он рассказал о своем детстве, своей семье, о множестве людей, окружавших его.
«Какая невероятная, колдовская, завораживающая смесь стилей: ты можешь найти здесь и ностальгическую размеренность мемуаров, и эпичность советской классики, и постмодернистские скачки от эпохи к эпохе, от времени к времени, от одного рассказчика к другому…»
Описание необычных судеб, обычных судеб, необычных жизненных ситуаций коммунистического прошлого. Много интересных фактов того времени, о чем умалчивают школьные учебники по истории. Написано в лучших традициях русской классики, не скучно, не тягомотно, с юмором. Особенно интересно тем, кто застал непростые для России времена.
Мальчик, а потом взрослый мужчина Антон, на воспоминаниях и размышлениях которого построен сюжет книги, получил от жизни самое главное – возможность впитать в себя лучшее человеческое через прекрасную семью и с детства познать через окружение правду эпохи. Его город Чебачинск, на границе Сибири и Казахстана – место ссылки. Место, где можно было встретить «горючую смесь из интеллекта самой высшей пробы, раскулаченных хозяйственников, ярых оппозиционеров, смирившихся, озлобленных, опускающих руки, выживающих…» Собственно, поэтому семья деда, сосланного попа, и оказалась там. Население городка разделяется по волнам ссылки и социально-этническому признаку. Ссыльные Академики, ссыльные Немцы, ссыльные Чеченцы. По-разному люди выживали в этом отрезанном от мира месте с плодородными землями и чистым воздухом. Пожалуй, их объединяло одно: выживание требовало от них силы.
«За историей городка проглядывается история всей России, а за историей отдельной семьи, которая пыталась восстановить привычный образ жизни в новых условиях – история народа. Именно потому, что такова она, Россия: разрезанная на части огромными расстояниями и плохими дорогами, с жуткими морозами и летней жарой, недружелюбная, запущенная и трудно приспособленная к жизни. Именно таков русский народ: не ждущий от власти ничего хорошего и довольный уже тем, что его не трогают, пытающийся всеми силами приспособиться к этой жизни. И как ни странно, это делает их великими: они работают, а не зарабатывают, борются с этим миром и живут».
«Такого количества интеллигенции на единицу площади Антону потом не доводилось видеть нигде.
– Четвёртая культурная волна в Сибирь и русскую глухомань, – пересчитывал отец, загибая пальцы. – Декабристы, участники польского восстания, социал-демократы и прочие, и последняя, четвёртая – объединительная.
– Прекрасный способ повышения культуры, – иронизировал дед. – Типично наш. А я-то думаю: в чём причина высокого культурного уровня в России?»
Главным у них был Дед. Мудрый, интеллигентный, с критическим сознанием, прекрасный воспитатель, своеобразный гуру: «тот, кого он помнит с тех пор, как помнит себя, у кого он, слушая его рассказы, часами сидел на коленях, кто учил читать, копать, пилить, видеть растение, облако, слышать птицу и слово; любой день детства не вспоминаем без него…»
Дедовские взгляды на жизнь: «Любую гимнастику дед презирал, не видя в ней проку ни для себя, ни для хозяйства; лучше расколоть утром три-четыре чурки, побросать навоз. Отец был с ним солидарен, но подводил научную базу: никакая гимнастика не даёт такой разносторонней нагрузки, как колка дров, – работают все группы мышц. Подначитавшись брошюр, Антон заявил: специалисты считают, что при физическом труде заняты как раз не все мышцы, и после любой работы надо делать ещё гимнастику. Дед и отец дружно смеялись: „Поставить бы этих специалистов на дно траншеи или на верх стога на полдня! Спроси у Василия Илларионовича – он по рудникам двадцать лет жил рядом с рабочими бараками, там всё на людях, – видел он хоть одного шахтёра, делающего упражнения после смены?“ Василий Илларионович такого шахтёра не видел…»
Рассуждения о том, что он видел своими глазами и знал точно: «Старший сын старика Кувычки, когда, женившись, отделился, получил три лошади. Вставал затемно и пахал на Серой. Когда она к полудню уставала, впрягал в плуг Вороного, который пасся за межой. Ближе к вечеру приводили Чалого, на коем пахал дотемна. Через два года он уже считался кулаком.
– А с какой стати? Кто такой кулак? – дед поворачивался к Антону, который всегда слушал, широко раскрыв глаза, не перебивая и не задавая вопросов, и дед любил адресоваться к нему. – Кто он такой? Работящий мужик. Крепкий. Недаром – кулак, – дед сжимал пальцы в кулак так, что белели косточки. – Непьющий. И сыновья непьющие. И жён взяли из работящих семей. А бедняк кто? Лентяй. Сам пьёт, отец пил. Бедняк – в кабак, кулак – на полосу, дотемна, до пота, да всей семьёй. Понятно, у него и коровы, и овцы, и не сивка, а полдюжины гладких коней, уже не соха, а плуг, железная борона, веялка, конные грабли. На таких деревня и стояла… А кто был в этих комбедах? Раскулачивал кто? Та же пьянь и голытьба. Придумали превосходно: имуществом раскулаченных распоряжается комбед. Не успеют телеги с ними за околицу выехать, как уже сундуки потрошат, перины тащат, самовары…
Дедова политэкономия была проста: государство грабит, присваивает всё. Неясно ему было только одно: куда оно это девает.
– Раньше владелец крохотной овощной лавки кормился сам, кормил большую семью. А тут все магазины, универмаги, внешняя торговля – принадлежат государству. Огромный оборот! Где, где это всё?»
И о сути трудов «народного академика» Лысенко он тоже знал точно, т. к. после семинарии выучился на агронома. «Дед высказывался о Лысенке, но всегда очень кратко: невежда, шарлатан. Про превращение сосны в ель или граба в лещину я как агроном, да и просто нормальный человек не буду и говорить. Но все другие его идеи, – дед постепенно успокаивался, – это обычное советское очковтирательство, только более наглое. …Старики много спорили, но в одном сходились все: в ненависти к Лысенко. Антон тоже стал его ненавидеть, и все больше. Потом, в Москве, когда он узнал про судьбу Вавилова и всей генетики и когда на выступлении Лысенко в МГУ увидел его безумные глаза и услышал скрипучий голос, ненависть выросла до отвращения, зубовного скрежета…»
И бабушка у Антона была необычная: выпускница института благородных девиц, она до самой старости помнила, во что были одеты Их Величество Государь Император и Государыня Императрица Александра Федоровна на большом зимнем балу в Николаевском зале Зимнего дворца. Но важно не это. Ведь именно она варила, стирала, мыла полы, топила печь, гоняла коров в стадо – истинный выносливый аристократический дух! В голодное время, когда забыли вкус сахара, именно она придумала что делать.
«Надо было налаживать сахарное производство. Засадили солнечную сторону огорода сахарной свеклой. Все лето сушили и строгали, подгоняя заподлицо, доски для пресса; лучше всего были принесенные от Переплеткина болты: ласточкин хвост. Сахар почему-то не делали, а гнали коричневую патоку, но Антону она нравилась даже больше. Потом он не раз хотел сделать такую патоку для дочки, но как-то не собрался. Однако технологию запомнил на всю жизнь – со слов бабки, которая настойчиво делилась всякими рецептами; в ее глазах стояло постоянное удивленье, почему все не работают так, как ее семья, – ведь вполне можно прокормиться в самое голодное время».
«Мир для бабки был в густом тумане, всё сместилось и ушло – память, мысль, чувства. Незатронутым осталось одно: её дворянское воспитание… Но её жизнь от жизни простонародья отличалась мало или была даже тяжелее, в грязи она возилась больше, потому что не просто стирала бельё на одиннадцать человек, а находила в себе силы его ещё отбеливать и крахмалить; после этого оно целый день висело в палисаднике, полощась на ветру или колом застывая на морозе (накрахмаленное бельё на морозе не сушилось – при низкой температуре, объясняла мама-химик, крахмал превращается в сахар и оно становится липким); скатерти, полотенца, простыни, наволочки пахли ветром и яблоневым цветом или снегом и морозным солнцем; белья такой живой свежести Антон не видел потом ни в профессорских домах в Америке, ни в пятизвёздном отеле Баден-Бадена. Полы она мыла не раз в неделю, а через день; в своей комнате не давала красить…»
В романе целая коллекция интереснейших персонажей. «На минутку заглянул еще один гость, майор в отставке, на фронте – сотрудник политотдела дивизии и переводчик, комиссованный по ранению еще в сорок третьем году. Окруженный Берлин, полагал майор, штурмовать не следовало. Отец спорил, говорил что-то про политику и безоговорочную капитуляцию.
– Без боя бы капитулировали, и безоговорочно. Политика политикой, а полмиллиона жизней не вернешь.
За одно сведение Антон обиделся. Он обожал Покрышкина и Кожедуба, складывал вместе число сбитых ими самолетов. Оказалось, что какой-то немецкий ас один сбил вдвое больше, чем оба трижды героя вместе!» Каждый герой оригинален и неповторим.
Я разделяю мнение читателя, который говорит: «Для меня книга „Ложится мгла на старые ступени“ стала в первую очередь книгой о Людях Мыслящих. О людях, которые не дают никому запудрить себе мозги, не стремятся ползти на брюхе за кем бы то ни было, не верят всему, что спускают „сверху“. О людях, которых никакой страх не согнёт и не заставит поступиться нравственными принципами. О людях, которые умеют думать самостоятельно и учат этому своих детей». Читайте долго, неторопливо, внимательно. Читайте, и вы узнаете своих родных, знакомых и себя.
