«Мысли о жизни, работе, любви, мужчине и семье, родине и загранице, русских и иностранцах, их прошлом и настоящем, о доме и родителях, о студентах, учёбе и преподавании, диссертациях, университете, иностранных языках, литературе» – все это в книге рассказов Наталии Толстой «Одна». Интеллигентная авторская интонация, ироничный юмор в описании будней женщины-гуманитария от семидесятых двадцатого века до наших дней. Я вижу в них не только добрый юмор, но и сатиру, горечь, гордое нежелание вступать в мировоззренческие споры о нравах.
Наталия Никитична Толстая – родная сестра Татьяны Толстой, писательница, была преподавателем шведского языка при кафедре Скандинавской филологии факультета филологии и искусств СПбГУ. Умерла в 2010 году. С середины девяностых выпустила три книги прозы: «Сёстры» и «Двое» – совместно с Татьяной Толстой и «Одна». Скандинавские страны были настоящей страстью Наталии Толстой. Она часто ездила в Швецию, где жили ее друзья, и в Финляндию, где у нее тоже были шведскоговорящие знакомые.
А теперь кое-какие мысли из ее рассказов…
О профессии. «В выпускном классе у Марины появилась мечта – выучить какой-нибудь редкий язык, – турецкий или голландский, неважно, какой. Казалось, что если будешь знать экзотический язык, то и жизнь твоя станет особенной, отмеченной тайным знаком. Знакомые будут просить: „Скажи что-нибудь по-албански!“ А ты, уже принятая в масонскую ложу, снисходительно улыбнёшься». («Филологический переулок»).
О любви, мужчине и семье. «Какое счастье – никуда не спешить в теплый ослепительный сентябрьский день! Можно пойти в церковь, посмотреть на венчание, угадать среди гостей мать невесты и бабушку жениха и представить себе этих молодоженов через десять лет. Две смежно-проходные комнаты на окраине. Он, в тренировочных штанах, мается от воскресного безделья. Она жарит рыбу, поглядывая в окно на мусорные баки. Радио гремит на всю квартиру».
«Если ты вместе с мужем час медленно двигалась за луком, а потом на сквозняке вы ждали, пока разгрузят машину с мороженой треской, то трудно будет, вернувшись домой, казаться загадочной. И муж напрасно будет делать волевое лицо. Не таскайте мужа по магазинам. Пусть он дома рассматривает альбом „Стили в мебели“ или с балкона наблюдает за ходом облаков. Но лучше всего отправить его в пеший поход по Карельскому перешейку. Сбор групп у памятника Ленину» («Свободный день»).
«В семидесятые годы любили физиков. Как живут ученые, мы видели в кино. Утром в лаборатории физики ускоряют частицы, а после обеда – кофе с сигареткой – пишут на доске абракадабру. Один, вдохновенный, рассказывает о проделанной работе, а другие – в белых халатах – молчат, скрестив руки на груди. Потом споры, ироничные реплики. Поздно вечером ученые идут домой, дождь, одинокий трамвай, девушка смотрит вслед. Пошли титры.
Чтобы познакомиться с физиком, надо было ехать на каникулы в Карелию, на скалы. Там были обнаружены стойбища неженатых мужчин, по большей части с естественных факультетов. Мужчины часами висели на каменной стене, выбирая, куда бы поставить ногу. Рядом со скалолазами висели молодые женщины: хотели создать семью, для этого и приехали» («Свекровь»).
О русских и иностранцах. «– Швейцария хочет приехать? А почему к нам? А не испугаетесь? У нас пол-интерната – дауны. Они в основном и придут, в зал-то… Наконец интернат был найден на улице Чекистов, дом 5. В назначенный день тридцать хористов вошли в интернат. Торжественные, благоухающие, в ослепительных блузках и рубашках с маленькими трехцветными флажками на груди. Каждый нес сумку с подарками: сухие супы из шиповника (чтобы старым людям не возиться с готовкой), пакетики чая на нитках (вкус тропических фруктов), ментоловые пастилки (уменьшают сухость во рту) и много бальзама для волос (втирается в голову сразу после мытья шампунем). „Надо привезти простые в употреблении и практичные вещи“,– так, наверное, решили они, обсуждая, что везти „старым людям в России“. Бальзам для волос – лежачим годами хроникам…» («Дом хроников на Чекистов, 5»).
«Автобус с иностранными туристами остановился у рынка, и я рассчитывала полчаса побыть одной, пока мои туристы покупают маринованный чеснок… В каждой туристской группе есть общественная активистка – мучительница гида-переводчика. Такие активистки непрерывно находят новые объекты посещения, сверх программы… В пустом автобусе обнаружилась Анна-Лиза и подсела ко мне:
– В этом году ревень у меня вырос нежно-розового цвета, а год назад темно-красного. А у тебя в саду есть ревень?
– Нет у меня сада. И огорода тоже нет.
– Нет сада? Жаль. Сад – это чудесно. Под окнами можно посадить крокусы. А выпить чашку чаю утром, одной, под щебет птиц… Заведи сад, послушай меня.
Беседы о саде не получилось, и Анна-Лиза перешла к другой теме:
– У тебя какие занавески на кухне? Я меняю свои два раза в год. Осенью покупаю бежевые – когда наступят темные дни, в кухне будет светлая гамма. А весной я покупаю темные занавески – в жаркий день у меня будет ощущение, что наступил вечер.
– А я вообще не меняю занавески. Я люблю свои старые. А запачкаются, так выстираю.
– О, интересно! Как вы в России стираете? У вас есть коллективные стиральные машины в цокольных этажах?
– Нет у нас коллективных стиральных машин. В подвалах у нас живут комары. В цокольных этажах висят почтовые ящики, и случается, что шалуны поджигают их, и мои утренние газеты теряют свежесть.
Анна-Лиза смотрит на меня с ужасом и состраданием. Моя злоба ошеломляет ее, и мне становится стыдно. Женщина хочет делать добрые дела и делает: собирает в лесу грибы, а на вырученные деньги покупает термосы детям Тибета. Поет под гитару на перекрестках, и все, что ей положат в кружку, уходит в Африку, пигмеям. Пенсионерам Волхова она отправила контейнер с настольными лампами, собранными по школам Норвегии» («Гуманитарная помощь»).
О скандинавах. «Мы были в Зимнем дворце, в Ленинграде. Какая безвкусица – жить в этой неслыханной варварской роскоши! От золота и малахита нам с Леннартом стало плохо, меня тошнило…»
«На прощание экскурсанты благосклонно спросили меня:
– Ты бываешь у нас в стране?
– Бываю.
– И, конечно каждый раз испытываешь культурный шок?
– Да, – сказала я, – пребываю в глубоком шоке. Но не теряю надежды. И у нас тут все наладится. Вы сами видели: там „Пиццу-хат“ открыли, тут новую парикмахерскую для кошек. А на днях в казино „Гигант-холл“ прошла премьера: борьба лилипутов в рыбьих внутренностях. Страна возрождается». («Культурный шок»).
Вот как-то так. Написано в девяностых. Сейчас, конечно, мы другие. Но не во всем. Читайте.
