Подробная качественная проза Алексея Варламова в стиле русских классиков, но о нашем времени – редкий подарок в современной литературе. Есть писатели, которые не самоутверждаются, а просто рассказывают о времени и людских судьбах, что у писателей не престижно, а читателями востребовано. «Если популярность писателя измеряется тем, как его читают, то книги Варламова читают в метро. „Эффект Варламова“ может быть объяснен тем, что наконец читателю было предложено повествование, сохранившее традицию реалистического письма. Его произведения отмечены разработанностью повествовательных форм, унаследованных от великих писателей 19 века, и не изуродованным новейшими веяниями языком. А. Н. Варламов прекрасно, и в этом ему помогает фундаментальное филологическое образование и природное чувство слова, владеет техникой литературного стиля – от самого сложного сказового до стилизации под размытый во времени язык письма, на котором пишут все, обретшие свой голос в русле постмодернистической прозы» (Н. А. Левитская. Пособие по новейшей русской литературе).
Роман Варламова «Лох» был опубликован в 1995 году журналом «Октябрь». Сейчас издан в сборнике «Последние времена». В этом произведении он рассказывает биографию – жанр, сегодня почти забытый. Саня Тезкин. Одаренный шалопай, ничего не доводящий до конца, занятый глобальными проблемами устройства мироздания, пренебрегающий материальными благами, не принесший счастья никому рядом – типичный русский национальный характер и жизненный путь. С житейской точки зрения он действительно «лох». Название романа говорит само за себя. Это произведение о человеке, не нашедшем своего места в жизни. Своего рода Иванушка-дурачок, который, как это и бывало в русских сказках, в действительности совсем даже не глуп, просто не такой, как все.
«В тот год, когда вместо обещанного коммунизма наглухо задраенная олимпийская Москва поедала дешевый финский сервелат, курила финское „Мальборо“, именовала станции метро на английский манер и даже перенесла сроки вступительных экзаменов, Тезкин закончил опостылевшую ему школу. Единственный из класса он не стал поступать в институт и, таким образом, не угодил на знаменитый осенний стенд выпускников — предмет гордости английской спецшколы, — где под каждой фамилией значились названия вузов от МГИМО до МИФИ. Кроме него, на заветную доску почета не попал еще один мальчик. Звали его Левой Голдовским. Один из лучших учеников, золотой медалист, он поступал на философский факультет университета, но не продвинулся дальше второго экзамена. Как говорили вполголоса, истинной причиной тому было его полуеврейское происхождение, строго противопоказанное „царице наук“, пусть даже и являлся ее основателем Карл Маркс». Они очень сблизились, почти не расставались и влюбились в одну девушку Катю. Потом армия.
«Никаких иллюзий относительно предстоящей службы Тезкин не строил, но то, что он здесь увидел, его ошарашило. Нищета была страшная. Не хватало не только еды, но даже одежды, и, собираясь в караул, солдаты брали недостающее друг у друга». Саня заболевает «в числе многих желтухой» и попадает в госпиталь, затем «не до конца поправившись, Саня схватил жестокую простуду… У него началось кровохарканье, температура не спадала, и тяжелая, но с детства знакомая и до этой поры дремавшая болезнь ожила и стала проникать в его организм». От неминуемой смерти его спасает Катя, приехавшая на незапланированное свидание и увидевшая вместо любимого и влюбленного юноши – чужого, измученного и смирившегося с мыслью о смерти человека. Катя не испугалась и не убежала. Спасая Тезкина, она отдалась армейскому врачу. Саня выжил и, признанный негодным к дальнейшей службе по состоянию здоровья, отправлен обратно в Москву.
Что же дальше? Отблагодарил ли он женщину и судьбу за жизнь? Нет. Он потерял Катю, которая, вернув его к жизни, неожиданно вышла замуж и уехала, рассорился с Голдовским; работать он никуда не устраивался, лечиться не желал и совершенно не знал, куда бы себя деть; наконец, как Горький, отправился путешествовать «по Руси», перебиваясь подачками и случайными заработками, жизнь – электричками, автостопом … Вернувшись в Москву, Тезкин работает санитаром, поступает с трудом в университет, плохо учится, бросает. Продолжает свои скитания. Жизнь идет хаотично.
«Метеостанция находилась на последнем из островов, что грядою уходили с севера на юг Онежского озера. К тому времени, когда вдрызг разбитый, отчаявшийся и ни на что хорошее уже не надеявшийся Саня туда приехал, там жило две семьи и была такая красота и благолепие, что поверить, что где-то есть парткомы, очереди, магазины, центральные газеты и переполненные вагоны метро, было невозможно. Тезкин был ошеломлен свалившимся на него богатством в виде безумных и каждый день новых закатов, скал, сосен, вод и с трепетом подумал, что в своей не такой уж длинной жизни он потерял двадцать с лишком лет и все настоящее начнется только теперь…».
Прошло время. «Молодость опадала с него, как шелуха. Год спустя он совсем не походил на того юношу, что приехал на этот островок за романтикой и отдохновением от благ цивилизации. От былой тезкинской восторженности не осталось и следа. Александр огрубел, заматерел и внешне мало отличался от окружавших его людей. Этот год дал ему даже больше, чем университет, чем все его прежние скитания и армия…»
А между тем началась перестройка. Тезкин вернулся в Москву, но родители и братья его уже не ждали. Жил на старой даче, опять размышлял о хрупкости мира. Ходил в церковь. После смерти отца купил ветхий домик в деревне и стал жить хозяйствованием. В Москву не ездил. Друг Лева вернулся из Америки, занялся бизнесом на родине. «В Саниной избе Лева прожил неделю. В Москве ждали его дела, но он начисто обо всем забыл и вместе с Тезкиным ходил в лес по грибы и на болото за клюквой, ловил рыбу в глухом лесном озерце. Они ночевали в охотничьей избушке на берегу вытекавшего из озера ручья, где был сложен простой очаг с дымоходом, сколочены грубые нары и стол, спрятаны запасы соли, чая и спичек. Сидя на порожке этой избушки и задумчиво глядя перед собой, Голдовский предавался философским грезам и думал о том, что мир, в сущности, устроен очень просто, он делится на две части: дом и остальную громаду с лесом и водой. Они ели уху из жирных озерных окуней и сорог, жарили грибы и почти не спали, потому что терять время здесь было еще жальче, чем в Москве, хотя каждая минута его рабочего времени там стоила кучу денег… Натура предпринимателя не дремала ни минуты, и, когда голова его вовсе ошалела от тезкинских пространных рассуждений о круговом движении русской цивилизации, мистическом смысле русской истории и ее глубочайшей связи с климатом и ландшафтом восточноевропейской равнины, Голдовского посетила великолепная идея. Он подумал, что одним из самых блестящих его туров станет посещение усадьбы подпольного русского философа Александра Ивановича Тезкина, чья концепция русского пути и русской души представляется особенно увлекательной и своеобразной и заинтересует любого европейского интеллектуала, жаждущего постичь загадочную славянскую страну, а путь к философу по разбитым дорогам Нечерноземья станет своего рода погружением в глубины русского духа».
Все так и было. К нему ездили иностранцы, пили, слушали доморощенные философствования. Тезкин устал. Душа его изнемогала. Он все время думал о Кате. Он чувствовал, что ей плохо. Саня поехал в Германию, не сразу разыскал Катю в частной клинике для душевнобольных, увез в Россию. Они поселились в деревне, в домике на берегу реки. Катя постепенно отошла от невзгод, а Саня умер, не дожив трех месяцев до тридцати лет.
Возможно, Варламов хотел сказать, что много у нас Иванушек. Не это ли мешает нам обустроить Россию? Какой же новый положительный герой спасет нас? Или, наоборот, Иванушки – наша национальная ценность?
