Много говорят и будут говорить о втором романе Гузели Яхиной «Дети мои». Произведение яркое, увлекательное, бьющее по нервам, жестко реалистическое, но с элементами фэнтези, натуралистическое и романтическое одновременно. Подробности прописаны так, как будто подглядываешь, иногда просто неприличное, хотя язык чист и высок.
Так о чем же там, в романе? Колония приволжских немцев. Существуя обособленно, городок Гнаденталь сохранил традиционную культуру и язык. Гнаденталь выступает как герой произведения, имеет свое лицо, которое меняется по ходу повествования. Главный действующий персонаж – шульмейстер Якоб Бах.
«Тщательно причесавшись и повторно умывшись, Бах спускался с крыльца шульгауза и оказывался на центральной площади Гнаденталя, у подножия величественной кирхи серого камня, с просторным молельным залом в кружеве стрельчатых окон и колокольней, напоминающей остро заточенный карандаш. Выбирал себе направление – по четным дням в сторону Волги, по нечетным от нее – и торопливым шагом направлялся по главной улице, широкой и прямой, как раскатанный отрез доброго сукна. Мимо аккуратных деревянных домиков с высокими крыльцами и нарядными наличниками (что-что, а уж наличники у гнадентальцев всегда глядели свежо и весело – небесно-синим, ягодно-красным и кукурузно-желтым). Мимо струганых заборов с просторными воротами (для телег и саней) и низехонькими дверцами (для людей). Мимо перевернутых в ожидании паводка лодок. Мимо женщин с коромыслами у колодца. Мимо привязанных у керосиновой лавки верблюдов. Мимо рыночной площади с тремя могучими карагачами посередине…»
Учитель был человеком неприглядным: «голос Бах имел тихий, телосложение чахлое, а внешность – столь непримечательную, что и сказать о ней было решительно нечего. Как, впрочем, и обо всей его жизни в целом… Но однажды жизнь Баха круто переменилась».
На другой стороне Волги стоял хутор крепкого хозяина Удо Гримма. Он хотел, чтобы учитель позанимался с его семнадцатилетней дочерью. Он сформулировал задачу так: «Моя дочь – дура. Сделай так, чтобы этого не было видно».
Как можно было развивать девицу, которую во время занятий не выпускали из-за ширмы, а рядом пряла старуха? Но дело пошло. «Прежде всего Бах решил проинспектировать знания Клары Гримм – и пришел к выводу, что они совершенно ничтожны. Девица, при всей нежности ее голоса и деликатности в общении, была невежественна, как африканская дикарка. Из всей географии она твердо знала о существовании лишь двух стран, России и Германии, а также одной реки – Волги; причем река эта, по Клариному разумению, соединяла оба государства, так что из одного в другое вполне можно было переместиться при помощи плавательных средств. Остальной мир представлялся Кларе темным облаком, окружающим известные земли, – дальше родного волжского берега познания девицы не простирались. О строении земных недр и содержащихся в них полезных ископаемых она имела весьма приблизительное понятие, как и о сферах небесных, – и в научном, и в религиозном смыслах. Духовно воспитана была, но катехизис знала слабо (пастор Гендель пришел бы в ужас, услыхав рассказы о похождениях Адама и Евы или невзгодах Ноя в ее бесхитростном изложении). Удивление вопиющей непросвещенностью девицы росло в сердце Баха с каждым новым вопросом. Постепенно он позабыл свои недавние злоключения и увлекся поисками тех мельчайших крупиц знаний, которыми все же обладала Клара: почувствовал себя сродни старателю, промывающему тонны породы ради нескольких крупиц золота. Клара отвечала охотно, не таясь, но поведать могла лишь о своей короткой немудреной жизни, которая вся, от первого и до последнего дня, прошла на хуторе Гримм.
Еще в младенчестве потеряв мать и лишившись женского участия, запуганная строгим отцом, имевшая в наперсницах лишь полуглухую няньку, Клара выросла существом робким и трогательно нежным. Неосторожное слово легко приводило ее в смущение, а печальное воспоминание вызывало слезы, и она надолго умолкала за своей ширмой, шмыгая носом и судорожно вздыхая. Впервые в жизни Бах встретил человека, еще более ранимого и трепетного, чем сам. Обычно он замыкался в обществе – как черепаха втягивает голову и лапы под крепкий панцирь, – чтобы ненароком не быть обиженным. Теперь же был вынужден играть противоположную роль: вслушиваться в малейшие оттенки Клариных интонаций, вовремя различая в них первые признаки замешательства или грусти; тщательно продумывать вопросы, призывая на помощь всю свою тактичность и природную мягкость».
Неудивительно, что Бах стал для Клары всем миром. Когда пришла пора для отъезда семьи Гриммов в Германию, девушка сбежала и пришла к учителю. Он ни разу не видел ее лица и обомлел: «Она была красива – красива ослепительно, красива сверх всякой меры. Не могло же быть, что лишь благодаря воображению Бах воспринял ее черты как безупречные: и нежность кожи, и гладкость волос, и синеву глаз, и веснушчатую россыпь на щеках. Он сидел на скамье, сгорбившись, оглушенный этой красотой, не зная, что сказать. Она подошла и села рядом. От ее внимательного изучающего взгляда стало не по себе – потеплели щеки и корни волос, вдруг навалился стыд: не за жалкий мундир и плохонькую квартирку, а много хуже – за мягкость и невыразительность собственной физиономии, за редкость волос на голове и хилость шеи, за частое просительное выражение глаз, напоминающее собачье. Бах прикрыл было покрасневшее лицо руками, но вспомнил о грязных ногтях, не чищенных вот уже три дня, и торопливо опустил руки». Клара, несомненно, была разочарована внешностью своего кумира, но виду не показала.
Гнаденталь не понял этого союза. Пастор отказался их обвенчать. Дети перестали ходить в школу. Жители изгнали их из городка. Вернулись на хутор Гриммов. Гете, Шиллер и астрономия здесь не понадобились.
Бах учился хозяйствовать. «А Бах был теперь и лесоруб, и рыбак, и трубочист, и садовник. Он выучился всему: рубить деревья, ловить в силки зайцев, варить смолу и заливать тем варевом прохудившееся днище ялика, латать соломой крышу, мазать глиной щели в полу, чистить колодец, белить известью шершавые яблоневые стволы в начале года и кутать их ветошью и камышом в конце. Выучился всему, что было по-настоящему нужно для жизни».
В одну ясную морозную ночь «он решил сходить в Гнаденталь – один, без твердой цели или намерения. Минул год их уединенной жизни на хуторе – пришла пора осторожно выползти в мир и попробовать его на ощупь: изменилось ли в нем что-то? Можно ли вывести туда Клару – хотя бы на один день?»
Городок был разорен. «Каждый дом стоял пустой и тихий, крытый инеем и скованный льдом. Чья злая воля опустошила их, оставив хозяев без крова? Настигла ли преступников кара? Куда делись хозяева? Вынесенное добро и уведенный скот? Да и что это был за жестокий год, в который маленькая заволжская колония разом лишилась самых добрых и зажиточных своих дворов? Вынесено все до последнего гвоздя: плуги, упряжи, клейма для скота, скребки, серпы, коромысла, рубели, фонари, терки и котлы для арбузного меда, маслобойки, меленки, мясорубки. Деревья в саду поломаны, а каменная печка летней кухни раскурочена, словно здесь бушевал какой-то злобный исполин…»
Исторический фон романа – это события вокруг колоний поволжских немцев после революции. «Зимой 1917–1918 гг. немецкие колонии Поволжья, как, впрочем, и русские сёла региона, стали объектом массового террора со стороны различного рода вооружённых отрядов, сформированных новой властью для установления своего полного господства… В немецких колониях стала насаждаться большевистская идеология, административными мерами устанавливаться советская власть». Потом Гражданская война, голод 1921–1922 годов. Массовые смерти, полное разорение, уход людей с обжитых мест в поисках пропитания. Все эти события герои воспринимают через Гнаденталь.
Выживая на своем хуторе в тяжком труде и относительном благополучии, Бах и Клара наблюдали за Гнаденталем со своего берега. Их посетили-таки разбойники, унесли, что смогли, и оставили Клару беременной. С Бахом детей не получалось. Описание беременности, родов, смерти Клары родами читать тяжело и страшно. Мертвую женщину Бах долго держал в леднике, не имея сил с ней расстаться. Ребенка бросал, как вещь, странно, что девочка выжила. Потом одумался, хотел подкинуть кому-нибудь, но оставил себе. Проснулась любовь к ребенку и страх за него. «Девочка была похожа на мать, похожа удивительно. Кто бы ни был отцом, он не отразился в ее лице – ни единой линией, цветом или формой. В маленькой, с кулачок, сморщенной физиономии так явственно читались зачатки всех Клариных черт, что Баху стало душно; он стянул с головы шапку, опустился перед крыльцом на колени и приблизил лицо к младенцу, недоумевая, как мог проглядеть это невероятное сходство. Нежнейшая кожица обтягивала знакомый выпуклый лоб, на котором сдвинулись скорбно знакомые бровки, пока еще тоненькие, в несколько волосков; под ними притаились складочки глаз и знакомые же длинные ресницы; нос, размером не более кончика мизинца, уже курносо глядел вверх, и читалась на нем легчайшая золотая рябь – предвестник будущих веснушек. Бах узнавал в этих чертах лицо Клары, как в бутоне степного цветка безошибочно узнал бы будущий тюльпан или мак».
Гнаденталь к тому времени начал оживать. Возвращались жители. Некто Гофман, желающий возродить душу немецкого народа в социалистическом варианте, нуждался в понимании сути гнадентальцев. Бах за стакан козьего молока для ребенка описывает для него все, что помнил и знал о колонистах. Когда поток воспоминаний иссяк, начинает писать сказки, которые странным образом начинают сразу сбываться. Осуществленные сказки влияют на мир людей, превращая его в кукольный сказочный. Что за магия? «Дети мои» Екатерины превращаются в сталинские «братья и сестры», а суть не меняется? Игры хозяев с судьбами народов.
Уже написаны разные рецензии главными литературоведами страны. А читатели пишут одно: потрясающий слог, интересный сюжет. И я с ними согласна.
