Японцы говорят, что надо стремиться к единству с Всеобъемлющей Жизнью, видеть себя листом на огромном дереве. Что неотвратимое умирание осенней листвы порой ничего не значит в сравнении с радостным осознанием того, что являешься частью жизни самого дерева. Что зрелость наступает только после овладения умением долго оставаться неподвижным. В Америке такое дается нелегко, здесь повсюду напряжение и беспокойство. Но Америка давала шансы на выживание.
К началу двадцатого века народ Японии обнищал. Многие, начиная от рикш и извозчиков и кончая мелкими торговцами, лишились средств к существованию. В поисках заработка японская беднота вербовалась на гавайские сахарные плантации, искала работу в Канаде, Южной Америке и США. Так в начале девятисотых на острове Сан-Пьедро появилось более трехсот японцев. Роман Дэвида Гутерсона «Снег на кедрах» дает представление о событиях, не особенно известных для нас.
"Большинство плыли матросами, а в заливе Порт-Джефферсон прыгали с корабля, чтобы остаться на территории Соединенных Штатов. Многие добирались до берега, не имея при себе долларов, и плутали по острову, питаясь морошкой и грибами мацутакэ, пока не попадали в «Маленькую Японию». Беглые матросы работали за гроши. Знакомая история. Трудолюбивые и сплоченные гастарбайтеры. Вскоре после нападения на Пёрл-Харбор тысячи граждан японского происхождения были интернированы.
Книга о людях на небольшом острове Сан-Пьедро, близ Сиэтла. Все друг друга знают, всё на виду. Американцы европейских национальностей, японская диаспора. Одни рыбачат, другие выращивают свою знаменитую клубнику.
«Сан-Пьедро был островом пяти тысяч отсыревших душ; Эмити-Харбор, единственный городок на острове, обслуживал причал, где швартовались сейнеры. Остров, покрытый зеленью, не был лишен и привлекательности; его пейзажи настраивали местных жителей на поэтический лад. Куда ни глянь, всюду вздымались огромные холмы, украшенные мягкой зеленью кедров. Этот приморский городок был не без причуд, его заливало дождями и обдувало ветрами — забытое богом, заплесневелое местечко с выцветшими вывесками и бурыми от ржавчины канализационными трубами. Высокие обрывистые склоны были безжизненными; зимними ночами в сточных канавах с высокими бортиками бурлили дождевые потоки. Морской ветер частенько мотал единственный светофор из стороны в сторону или вызывал перебои с электричеством, на восстановление которого уходило несколько дней».
И вот там в 1954 году произошло убийство. Рыбака Карла Хайнэ вытащили из собственной сети. Доктор нашел на его голове характерную рану.
«Парикмахерскими ножницами он выстриг волосы, чтобы видны были контуры раны. Кость сломалась, и в черепе образовалась порядочная, дюйма в четыре, дыра. Между рваными краями раздвинувшейся кожи виднелась полоска розовых мозгов. Такую рану можно нанести только чем-то узким и плоским, шириной около двух дюймов, о чем красноречиво говорил след на голове покойника. Точно такой же след Хорас часто встречал во время войны на Тихом океане — мощный удар со смертельным исходом наносился прикладом во время рукопашной, лицом к лицу с противником. Японские пехотинцы, обученные кэндо, искусству фехтования на мечах, особенно ловко проводили такой прием. А большинство этих японцев, вспомнилось Хорасу, наносили смертельную рану над левым ухом, делая выпад справа».
Арестовали японца Кабуо. У родителей Карла и Кабуо в прошлом был конфликт из-за земли. Подсудимый Кабуо воевал за США, вернулся на остров, женился. К жене относился не по-японски нежно. Семью очень любил.
«В тот день Кабуо по-настоящему восхищался Хацуэ. Она собрала стебли дикого имбиря к приправе для риса и листья тысячелистника для чая. На пляже Хацуэ заостренным прутом прочертила дугу и выкопала моллюсков. Нашла обкатанное морскими волнами стекло и окаменелую лапку краба. Потом Хацуэ окунала младенца в морскую воду. Дочери помогали отцу собирать хворост для вечернего костра. Уже в густых сумерках они вернулись на шхуну. Недалеко от берега старшая дочь закинула крючок и поймала среди водорослей тихоокеанскую треску. Кабуо разделал ее на палубе, а Хацуэ, закинув уже удочку, поймала еще одну. Ужинали в море — треской, моллюсками, рисом с имбирем и чаем из заваренного тысячелистника. Средняя дочь и младенец спали на койке, старшая дочь стояла у руля. Кабуо и Хацуэ пошли на переднюю палубу. Кабуо прижался к ней сзади, управляя снастями, пока с южной стороны не показались огни Эмити-Харбор. Тогда Кабуо спустился в кабину, направляя „Островитянина“ к приближающемуся каналу. Взял руль из рук дочери, и она прислонилась к нему. В полночь они вошли в гавань; дочь стояла рядом, склонив голову ему на руку».
И вот его арестовали. Суд, следствие, потревоженное прошлое. Вспомнилась война. Пёрл-Харбор принес смятение в городок. Против японцев ополчилось белое население. Для них настали трудные времена. Японцы укреплялись в своей национальной идее: «Белых постоянно искушает их собственное „я“, они не в состоянии ему противостоять. Мы же, японцы, знаем, что наше „я“ — ничто. Мы постоянно сгибаем наше „я“, и в этом отличаемся от белых. Вот в чем главное отличие, Хацуэ. Мы склоняем голову, кланяемся и молчим, потому что понимаем — сами по себе мы ничто, пыль на ветру. Белые же верят в свою значимость, считают свою личность самым важным, что есть в них. Белый человек стремится прочь от подобных себе, цепляется за свою исключительность; мы же стремимся к единению с всеобъемлющей жизнью. Вот они, Хацуэ, два разных пути — путь хакудзина и путь японца».
Они собирались выстоять и выстояли. Жизнь стала налаживаться. И вот это убийство… Что же будет дальше?
Расследование убийства. Увлекательный процесс в суде. Драма любви молодой японки и белого. Лагеря интернированных. Японо-американские военные действия. Раскрытие национальной психологии японцев. Великолепное знание природы и деталей островной жизни. «Снег на кедрах» — хороший полноценный роман.
