В восьмидесятые годы писатель Илья Штемлер был известен многим, так как его романы «Таксопарк», «Универмаг», «Поезд», «Архив» были написаны по аналогии с очень читаемым тогда Артуром Хейли – методом предварительного погружения в среду своих будущих персонажей. Илья Штемлер – советский и российский прозаик, драматург, автор произведений в жанре «городского делового романа».
О нем давно ничего не было слышно. Говорили, что он уехал в Израиль. И, вдруг, спустя лет двадцать, я натыкаюсь в «Звезде» на его новый роман «Одинокие в раю», который, оказывается, вошел в длинный список литературной премии «Национальный бестселлер – 2016». Теперь среда погружения – старость. Главный герой – драматург Грин Тимофеевич Зотов давно уже ничего не пишет, ни с кем не общается, то есть «отошел от дел». Без надрыва, без старческого брюзжания автор работает с предлагаемыми обстоятельствами: вот старый, похожий на него герой получает от жизни, вероятно, последние сильные впечатления.
«В кабинете, как обычно, стоял полный кавардак. Первое время после ухода Зои Грин Тимофеевич еще пытался сохранять порядок. Но потом опустил руки, устал бороться. Вещи, наглея изо дня в день, точно живые, появлялись в самых неожиданных местах кабинета, словно издеваясь над пожилым хозяином. Только вчера древний энциклопедический словарь смирно стоял в шкафу, а сегодня развалил свои неуклюжие черные тома на пыльной спине дивана. Вперемежку с желто-красными томами Шекспира и синим сборником пьес Ануя… Хотелось спросить себя: что он искал в этой архаичной, даже для советского времени, десятитомной энциклопедии? Что?! Не помнил… И при чем тут Шекспир? А пьесы Ануя! Что он – сличал их, что ли? Антикварный письменный стол на шаровых дубовых ножках, похожий на коренастого мужика в бриджах из английского романа с иллюстрациями, был завален бумагами. А флакончики с глазными каплями, что разбрелись среди бумажного развала? В квартире хранилось множество лекарств, и в самых разных местах, даже в туалете…
Десятки фотографий – семейных и дружественных – смотрели со стен на этот бедлам со снисходительным удивлением. Среди фотографий зияло несколько проплешин – пустоты от снимков, отобранных Ларисой перед отъездом. Грин Тимофеевич по ним не очень сокрушался. Он не пылал любовью к родственникам жены, особенно к ее матери, даме внешне величавой, но глупой и злой. Бывало, она и руки прикладывала к своему мужу, тихому инженеру, не стесняясь посторонних, а тот, горшок, только улыбался и выражал наивное великодушие. Во время ее похорон тесть рыдал навзрыд, как дитя. „Видишь, как надо любить“, – прошипела в ухо Лариса на кладбище. „Когда и ты, не дай бог, помрешь, я залью слезами весь погост“, – не удержался Грин Тимофеевич. Вскоре папаша Ларисы и сам сыграл в ящик, но фотку его Лариса забыла взять с собой, оставила на стене. Грин Тимофеевич сам ее убрал, как говорится, положил конец многолетнему игу…
Особой достопримечательностью кабинета, несомненно, были афиши и рекламы. Их красочные бумажные языки лепились к стенам, заслоняли книжные стеллажи и полки, прикрывали дверцы шкафов, рулонами валялись на полу. Грудой высились на сером чехле пианино фирмы „Беккер“, напоминающего катафалк. Свидетели былой известности драматурга Грина Зотова, афиши являлись слабостью и гордостью Грина Тимофеевича. По ним можно было составить театральную карту огромной страны. Вначале Ларисе льстило, ей нравилось показывать афиши подругам, рассказывать о премьерных спектаклях, запросто и панибратски поминать известных артистов, описывать банкетные столы и вечеринки. Исподтишка наблюдать завистливые выражения на лицах подруг. В итоге к ней перестали ходить. Досаду Лариса вымещала на муже, подобно своей матери, стараясь сделать как можно больнее. „Нечем хвастать, – орала она в гневе. – Ты не Островский и даже не Арбузов, ты курица в павлиньих перьях“».
Вот и так живет он, окруженный прошлой жизнью. Автор придумывает ему приключение: конечно же, совершенно случайно он встречает молодую женщину из Вологды, которой как раз негде жить. Внешность он ей подобрал согласно своему идеалу:
«Тамара Кузавлева смотрелась лет на двадцать пять: с круглым открытым лицом, пышными льняными волосами, синеглазая, с чуть вздернутым носиком. При своем невысоком росте она выглядела как-то уютно, тепло, доверчиво. Обычно таким проще устроить свою судьбу, их если не обманывают, то жалеют. Не то что других, патлатых матюгальщиц, воняющих табаком. Правда, и на них клюют, да только кто? Такие же „дыроколы“. Настоящей семьи с ними не свяжешь, так, на перекур».
Тамара остается, привыкает к Грину, он начинает ей нравиться, несмотря на возраст. Другая сюжетная линия выталкивает на поверхность забытых персонажей его жизни. Знакомый режиссер объявил, что Грин украл у него свою самую знаменитую пьесу. Идет следствие. Разыскиваются и проходят чередой бывшие знакомые, подтверждающие авторство Зотова.
Грин живет чисто, вкусно и красиво. Он привязывается к Тамаре и предлагает ей выйти за него замуж. Большая квартира, есть деньги – решение всех ее проблем. Но тут Штемлер понимает, что перебрал с мечтами о чудесной старости, и возвращает все на свои места:
«Резко, подобно всполоху молнии, ее пронзил вопрос: зачем она здесь?
В этом городе, в этой квартире, рядом с пожилым мужчиной с редкими сивыми волосами на голове. Рядом с долгой чужой жизнью, у которой за плечами рой каких-то женщин, дети – реальные и мнимые, груда проблем, часть которых легла и на ее плечи. Какая волна начисто слизнула из ее памяти друзей прошлых счастливых дней, даже маму …
Тамара с горечью засмеялась своим мыслям.
– Что смешного? – буркнул Грин Тимофеевич. – Ты бы колено ушибла, я бы не ржал.
– Иди, иди, – веселилась Тамара. – По крайней мере, не шаркаешь.
– Что ты все меня попрекаешь?! Шаркаешь, шаркаешь … – рассердился Грин Тимофеевич, – С годами люди начинают шаркать.
– Моя мама не шаркает, – пыталась отшутиться Тамара.
– Твоя мама?! В ее годы я не то что не шаркал, летал со свистом.
– Эх, Грин, – злость вдруг за горло схватила Тамару, – ты обрел право, не
стесняясь, держать ночью свою вставную челюсть рядом с моей зубной щеткой. Право не следить за собой во время еды, полагая, что твои губы никакие слюни не испортят; Или вонючие носки?! Знал бы, как я их ненавижу. Возраст не индульгенция от хамской чудаковатости …».
Ушла Тамара. Надо сказать, роман только выиграл от правильного конца. А в шорт-лист вошел за психологизм, хороший язык, убедительного героя. Спокойная ироничная проза для зрелых людей. Журнал «Звезда», номера первый и второй за 2016 год.
