Когда привыкаешь жить в определенном формате, все остальное воспринимается как материал для новостей и сценариев. Включил — выключил. Увидеть своими глазами разные варианты жизни не каждому дано. Только талантливый писатель может так показать чужую судьбу, что ты, с холодком в душе, понимаешь, что есть другая реальность, и многие люди не в силах противостоять беспощадности обстоятельств.
Я уже обращалась к судьбе кавказской женщины, написав о Патимат Алисы Ганиевой. Говорили мы и о татарке Зулейхе Гузель Яхиной. Снова возвращаюсь к этому, потому что прочитала роман Марины Ахмедовой «Дневник смертницы. Хадижа». Если у Гузель Зулейха «открывает глаза», то у Марины конец героини — трагический.
Ахмедова – военный корреспондент, что-то типа «эксперта по Кавказу». Когда начала писать прозу, оказалось, что она неординарный писатель. «Ее проза очень проникновенная. Марину отличает одновременное сочетание глубокой вовлеченности и отрешенности. Эта отрешенность свойственна только тем людям, которые видели смерть вблизи».
Книга не отпускает с первых же страниц… «История маленькой мусульманской девочки из консервативной, довольно бедной дагестанской семьи, выросшей в селе, где любой неверный шаг девочки-девушки-женщины может стать позором для всего рода. Позора, который не смывается, от которого умирают и который разносится со слухами мгновенно не только по всему селу, но и по всей мусульманской общине».
Сначала она жила с родителями в Махачкале. «У моего папы была очень хорошая работа – он работал сварщиком и получал много денег. Их всегда хватало на шоколадные конфеты и зефир…».
Потом отец заболел и умер. Они стали жить с бабушкой в селе.
«У нас дома вообще нет книг, только Коран и мои учебники. Бабушка говорит, для того чтобы удачно замуж выйти, книг читать не надо — умная будешь, никто жениться не захочет. Я читала Толстого в школе. Мне не понравилось. Он тоже плохой урус. Теперь я точно знаю, что среди урусов нет хороших…
Все наши соседи похожи. Все женщины и мужчины в нашем селе одинаковые. В городе по-другому, там люди разные. Они носят разную одежду, и женщины по-разному распускают волосы. А у нас в селе, когда видишь кого-нибудь издалека на дороге, то, пока совсем близко не подойдешь, не можешь понять, кто идет. У всех старых мужчин, которые такого же возраста, как мой дедушка, — высокие папахи. Они носят старые пиджаки и галоши. Когда они идут по дороге, то горбятся и закладывают руки за спину. Женщины тоже горбятся. Когда сенокос, женщины носят сено домой. Привязывают его веревками к спине и несут — целую гору сена…
Бабушка часто говорила, что нам от людей будет стыдно. Я думала, люди только для того к нам приходят, чтобы проверить, правильно ли мы живем. И если неправильно, нам должно быть от них стыдно. Она все время говорила про людей. Если я плохо подметала пол, бабушка говорила, что, если кто-то зайдет и увидит наш пол, ей глаза будет стыдно поднять. Если мама отдыхала, бабушка говорила, что надо ткать ковер, потому что люди могут зайти и увидеть, как мы бездельничаем, тогда тоже стыдно будет. Надо было каждую минуту что-то делать, даже если вся работа за день была сделана. Нельзя было долго спать, чтобы бабушке не было стыдно. И я всегда думала — мы же ни к кому не приходим, не проверяем, что они делают. Пусть делают что хотят, это же их дом…
Я знаю, что меня ждет. Через несколько лет бабушка выдаст меня замуж. Я, как Надира, буду стоять в углу в широком свадебном платье. Ко мне будут подходить женщины и поднимать фату, чтобы увидеть мое лицо. На следующий день я надену яркий костюм и выйду к гостям. А на следующий день после следующего я встану рано утром и пойду подметать двор, или мыть посуду, или стирать. Потому что у всех женщин в нашем селе одинаковая жизнь…».
Но ее жизнь изменилась. Умерла мама. Тетя забрала Хадижу в город. Тетин муж был милиционером, и проблем с деньгами не было. Девушку устроили учиться в университет. На вступительных экзаменах она не знала ничего. Ей подкладывали готовые ответы. Вообще в университете по-настоящему учились только бедные. Остальные платили за экзамены. Хадижа привыкала к продажности, училась обманывать, уже не боясь аллаха. Она очень засомневалась в его справедливости.
«Еще, Аллах, я не понимаю, почему все говорят, что ты справедливый. Я не верю в то, что ты такой уж справедливый, хотя уважаемые люди — мулла и старики — о твоей справедливости постоянно говорят… Ты, получается, справедливый, а мир тогда почему создал несправедливый? Клянусь, я хочу это понять. У нас на курсе больше половины девушек делают намаз. Когда они на занятиях, они намаз пропускают, потом дома восполняют. Эта богачка Джамиля, с тех пор как ее засватали, тоже намаз делает, перед каждым снимает лак с ногтей, косметику с лица смывает. Утром, перед тем как на занятия идти, снова красит. Я не понимаю, Аллах что, ее видит, только когда она на намазе сидит, а в другое время, когда она накрашена, он ее не видит?».
Красавца Махача Хадижа полюбила еще в детстве, когда он приезжал к ним в село с отцом-генералом. В университете они встретились снова.
«С этого дня у меня появилось чувство, что снова с неба спустилась та невидимая рука и сплела между нами толстую ковровую нитку, тесно привязав ее концы к нашим сердцам. Когда время шло, а Махач долго не появлялся, нитка натягивалась и рвала мне сердце. Но если бы кто-нибудь когда-нибудь захотел ее порвать, мы бы оба умерли. Мы больше не могли жить друг без друга».
Девушку сосватали, но парень смог ее украсть в последний момент. Мулла их поженил без разрешения родни.
«Уже полтора месяца я живу в чужом доме. Не выхожу на улицу, не бываю в университете. До начала лета осталось несколько дней. По утрам я встаю, убираю, готовлю обед. Мы обедаем, и Махач куда-то уходит. Я выхожу на балкон. С него виден край моря. Мне скучно. Мне не с кем поговорить. У меня нет подруг. Я вышла замуж, но никто меня не поздравил, не подарил мне подарков. Я чувствую себя пленницей. Но у кого я в плену? У Махача? Нет. Он любит меня, и я люблю его. Я ни о чем не жалею, только жду, когда все изменится. Я мечтаю о том дне, когда отец простит Махача, и мы переедем в тот дом с колоннами, и его родители будут обращаться со мной, как положено обращаться с невесткой…».
Когда ее Махач убил своего отца, все завертелось и упало в бездну.
«— Хадижа, ты представить себе не можешь, какой он был человек, — сказал Махач, держа меня на руках, как маленькую. — Ты представить себе не можешь, сколько всего на его совести. Ты представить себе не можешь, какие документы проходили через его руки и сколько жизней он отнимал, подписывая их. Скольким родителям, женам и детям он принес горе. И это — мой отец…
— Когда я попаду к Всевышнему, он спросит меня — что ты лично делал, Махач, когда убивали твоих братьев? Ты видел, что твой отец совершает преступления, и что ты делал? Вместо того чтобы бороться, ты пил чай с пряниками! Носил золотые часы! Курил дорогие сигареты! Покупал дорогие машины… Что я скажу Всевышнему? Что я отвечу ему?»
А дальше была операция по уничтожению боевиков, убивших генерала. Последний раз она увидела мужа в морге, и остались у девочки только те люди, к которым велел идти Махач, если что-нибудь случится.
«То, что с нами со всеми случается, — это воля Всевышнего. Так Он нас ведет к свету… Почти все свободное время мы сидим на циновках в темной комнате на холодном полу. Комната находится близко к земле, поэтому тут всегда темно и пахнет сыростью. Даже циновки сырые. Все мы одеты в длинные платья с закрытым горлом… Мы живем простыми радостями в приближении того дня, который станет началом вечности, — молимся, разговариваем о Всевышнем, готовим, стираем, убираем… Вечером к нам приходил Ариф-эфенди — тот мужчина, которого я видела в первый день моего прихода сюда. Он оказался очень добрым…».
Девушек готовили в смертницы. Вскоре настало время Хадижи. Ее привезли в Москву.
«Вот она какая — Москва, думала я, глядя в окно. Столько огней… Аллах, такими большими, как эти дома, могут быть только египетские пирамиды! Я не могла оторваться от окна. Никогда бы не смогла жить в таком городе, я боялась бы выйти на улицу — страшно даже рядом стоять с такими большими домами. Как будто ты муравей, а перед тобой не дом, а гора. Ах-х-х, выдохнула я, когда мы проехали фонтан! Что это был за чудесный фонтан. Несколько прекрасных струй, из которых получаются фигуры, били из земли. И они были разноцветные — красные, зеленые! Машины проносились по дороге, у меня кружилась от них голова. Аллах, Ты столько благ дал этим людям, а они все равно остались такими злыми и алчными. Сколько им надо, чтобы насытиться? Сколько им надо, чтобы перестать приезжать к нам и убивать?». И это все о нас, русских.
Последние дни перед терактом ее держали на наркотиках, но все равно в последний момент так захотелось жить…
«Кричи, говорила я себе, держась за железную палку, которая шла от пола до потолка. Кричи, приказывала я себе. Если бы кто-нибудь из этих людей, севших со мной в один вагон, обратил на меня внимание, увидел, как трясутся мои руки, как я дрожу под одеждой, как рот открывается в беззвучном крике, их жизнь в тот день, может быть, и не прервалась бы. Но никто на меня не посмотрел. Если кто-то упадет, его не поднимут, — вспомнила я слова, сказанные кем-то из моей жизни, которая сейчас собиралась прерваться».
Почему молодая кавказская женщина вдруг решает стать смертницей? Книга Марины Ахмедовой — попытка ответить на этот вопрос.
