Вечер шестого января я встречал дома. Было тихо, лишь поскрипывала моя челюсть, страстно разминавшая на зубах сервелат. Я нежно смотрел на причудливую игру света праздничной гирлянды на жирной сёмге. Был тот редкий волшебный миг, когда мир кажется местом полным гармонии и экзистенциальной справедливости. В тот миг, когда я неспешно орудуя столовым серебром отделял рябчика от буженины, зашумел дверной звонок. Дверные звонки шумят по-разному. Силы на один звонок тратят люди чужие и деловитые, два звонка – близкие знакомые и родичи, три звонка дают женщины с театральным прошлым, четыре и более – милиция, военкомат и соседи снизу. Сейчас прозвенело дважды, но я никого не ждал. Я проглотил сервелат, и принялся мысленно вычислять в родне и друзьях татарина. По всему выходило, что придти ко мне мог только я из будущего, но я не смел бы помешать едва ли не единственному в жизни мигу собственного просветления. Может это мстительный дух прошлого Рождества?
Я подошёл к входной двери и прислушался. Тишина стояла непоколебимо, словно британский солдат у дворца Королевы. «Кто там?!» - как можно более грозно и неприветливо проревел я.
«Рождество!» - пискнуло за дверью. Я отпрянул и огляделся в поисках ехидного духа Диккенса. Никого.
«Коляда!» - глухо добавил другой голос.
«Дети!» - эхом разнеслось по подъезду слово третьего.
Я заинтригованно щёлкнул замком. Перед дверью сгрудились три угрюмых и бесприютных создания в засаленной одёжке. Каждому их них едва перевалило за восемь, что не мешало им смотреть на меня с какой-то бычьей строгостью, словно партизанам на языка. Казалось, они чего-то ждали. Некоторое время мы перфорировали друг друга взглядами. За время пребывания в нирване с сервелатом я подрастерял свои и без того примитивные светские навыки. Немые пришельцы, вероятно, и без того через чур много мне выдали. Вдруг один из них, не меняя выражения лица, гнусаво затянул: «Коляда, коляда!» «На столе стоит еда, дай нам каши и пшена!» - с холодной яростью подхватили его товарищи. Старшой протянул в мою сторону ворот потрёпаннного полиэтилленого пакета. Я стукнул себя по лбу. Коляда! Это же праздник щедрости! Бегом бросился на кухню, зачерпнул из вазы ворох конфет и торжественно ссыпал их в пакет ряженым. Ни произнося ни звука дети отвернулись, и позвонили в следующую дверь. «Кто там?»
«Рождество!» - посулил первый. «Коляда!» - сухо отметил следующий. «Дети!» - хрипло пояснил шестилетный карапуз.
Я запер дверь. Рухнул на диван и начал вспоминал детство. Голодные девяностые, когда главным деликатесом на столе была жареная курица, и ещё существовал обычай штопать порванные носки. Во мне возникло чувство необходимости самопожертвования. Я схватил сервелат, подбежал к двери в надежде восстановить социальную справедливость. Открыв дверь, я торжественно сунул провизию в подъезд, словно олимпийский факел.
- А конфет больше нет? – спросил старшой брезгливо отводя мою руку. – Мы вегетарианцы.
