«Я пыталась покончить с жизнью, а ты с чем лежишь?»

Апатия

В мае 2017 года я ушел с работы. Достала начальница с постоянными истериками, не нравилось поведение директора и его отношение к подчиненным. Три месяца ничем не занимался. Отец пытался помочь с работой, но я не ходил на собеседования — они вызывали страх, раздражение, оцепенение, стресс. Пока решил заняться собой. Начитался статей про бихевиористику (бихевиоризм (от англ. behaviour — поведение) — систематический подход к изучению поведения людей и животных. — Прим.Авт.) и пытался настраивать себя на определенные паттерны: вставать в одно и то же время, соблюдать режим дня. Ходил в спортзал, записался на курсы по программированию, гулял, медитировал. Даже начал вести дневник, бросил курить, месяца на три.

Продержался, наверное, около полугода. В феврале-марте 2018 года все пошло не так. Чувствовал себя хуже и хуже. Проводил большую часть дня в постели, за компьютером. Летом настало дно, когда перестал отвечать на звонки друзьям. Общался только с одним близким другом и людьми, которые не вызывали негатива. С приятелем, который как-то раздражал, перестал контактировать. Отец все еще пытался найти какие-то варианты по работе. Дома я помогал маме — мыл полы, занимался племянниками. Правда, с ними было тяжело — не хотели учиться, и это вызывало гнев и провоцировало меня на крик.

В феврале-марте 2018 года стал чувствовать себя хуже. Летом настало дно, когда перестал общаться с друзьями.

В августе один знакомый с трудом вытащил меня помочь ему с ремонтом и тут я понял — нужно что-то делать. Начал искать психотерапевта с частной практикой. Безрезультатно. Потому что это были либо варианты из области шаманизма, либо психологические практики типа йоги, не вызывающие доверия. Мне требовался именно психотерапевт, который назначил бы лечение таблетками. То есть, что-то более серьезное, потому что было уже совсем плохо.

Что я чувствовал в тот момент? У меня не было суицидальных мыслей, просто серьезная апатия и депрессия. Книжки не читал. Если какую-то информацию потреблял, то только простейшую, в том числе эротические игры, порнографию, которые не требовали какого-то умственного усилия.

Нашел клинику на Красноармейской. У психотерапевта пробыл час, рассказал все — про университет (тогда тоже были проблемы с мотивацией, нежелание учиться), как расстался с подругой, затем переехал из общаги в квартиру и тогда тоже наступила апатия. Врач выслушала и предложила полежать в диспансере во Втором Иркутске. Я согласился, так как все равно ничего не делал. Мама отнеслась с пониманием, а отец сильно переживал. С советского прошлого вся психотерапия же карательная была. Он не очень-то веровал в возможность такой помощи.

Месяц в диспансере

Я поехал. Взял с собой компьютер, телефон, средства гигиены. Можно было также взять еду — там был холодильник. Я находился в так называемом пограничном отделении, где нет тяжелых больных. Со мной в палате был парень с похожей ситуацией — он тоже ушел с работы, настигла апатия. Другой сосед был сирота, у него еще была умственная отсталость.

С врачом я общался каждый день. Она выписала антидепрессант, снотворное, назначила тестирование у психолога, обследование у невролога, ЭКГ, анализы — общий и на СПИД. Затем она пригласила родителей — не знаю, о чем они говорили.

Медперсонал в диспансере хороший. С приемом таблеток мне стало немного лучше, начал со всеми общаться. В соседней палате были две девочки-суицидницы. Когда курили, одна из них мне сказала: «Я пыталась покончить с жизнью, а ты с чем лежишь?». Вот так и знакомились.

Были взрослые женщины, которые, как я понял, просто отдыхали от быта. Еще лежала пара алкоголиков.

Терапии, например, каких-либо групповых занятий, не было. Ходил раз в день к врачу и все. Со временем стал гулять, ходить на турники — после обеда, в свободное время, разрешали уходить. Я успел обойти весь Второй Иркутск.

Была какая-то сложность с постановкой мне диагноза, и врач-психотерапевт отправил меня к профессору в клинику за зданием на Гусарова, 6 — там обучают студентов. Нас взяли троих. Зашли в аудиторию, где сидели учащиеся, хотя об этом нас не предупредили. Но, конечно, спросили: хотите поговорить со студентами или только лично с профессором? Мы все трое оказались не против пообщаться с ребятами. Девушка-суицидница была первой, и, выйдя из аудитории, расплакалась — уж не знаю, какие вопросы ей задавали. Мне задали несколько вопросов. А профессор после занятия назначил еще один препарат.

Свой диагноз я не знал. Как и название таблеток, которые принимал, и срок выписки. Но ко мне начала возвращаться активность. Да и особо раздражителей в диспансере не было, только телевизор с «Первым каналом», но я его не смотрел, читал книги.

Одна медсестра все время говорила мне: «Нашел, кого слушаться — этих врачей. Они тебя налечат». Она считала, что я нормален. Думала, что это все блажь. Мой отец до сих пор считает это блажью.

Пролежал я месяц. После выписки каждую неделю ходил к психотерапевту, рассказывал, что произошло за это время. Она интересовалась моим сном, самочувствием, следила, как действуют таблетки. Иногда меняла дозировку: была одна таблетка, затем подвели к двум. То лекарство, которое прописал профессор, она отменила, посчитав, что оно не действует.

В июле 2019 года пошел на собеседование, и меня взяли на работу. Кстати, собеседование уже не вызывало сильного негатива и нервоза: я спокойно мог отвечать на поставленные вопросы, не отвлекался, не заикался. Но для работы требовались справки от некоторых врачей. Когда проходил психиатра, честно сказал, что хожу к психотерапевту. И тут начались сложности — требовалось разрешение на работу, а такие справки дает только специальная комиссия в психоневрологическом диспансере на Сударева, 6. На консилиуме мне задавали разные вопросы: как самочувствие, помогает ли лечение, когда собираюсь жениться. Не знаю, каким должен был быть правильный ответ на последний вопрос, но меня в итоге допустили. Кстати, там узнал свой диагноз — шизотипическое расстройство.

Работа

Я начал работать. С коллективом повезло — коллеги доброжелательные, дружные. Продолжаю ходить к психиатру, но теперь частному. Таблетки меняли уже несколько раз. Сейчас пью по три штуки, и это совсем не те, которые принимал вначале. Психиатр назначает лекарство и смотрит: будет ли результат их действия удовлетворительным.

Снотворное — уже пробую третьи таблетки, так как были проблемы со сном: часто просыпался, ходил ночью курить, поесть. Сейчас с этим немного лучше. Сменили антидепрессант. Хочу сказать, что смена антидепрессанта — это ужасно. Я неделю ничего не мог делать, даже плохо помню это время. Но затем начал читать, интересоваться чем-то, регистрироваться на сайтах знакомств — иными словами, этот препарат оказался лучше. Разные таблетки действуют на всех по-разному — у кого-то вызывают анорексию, у кого-то — ожирение. Вот, например, предыдущее снотворное давало сон, но я очень много ел. Сильно потолстел.

Проблема социализации еще осталась, со многими не общаюсь. Новые знакомства начинать тяжеловато. Путь еще весь не пройден, вряд ли в ближайшее время буду отказываться от лекарств. Зато я уже год не пью — алкоголь нельзя смешивать с теми лекарствами, которые мне недавно назначили. Я очень много читаю. Недавно смог на записаться на курсы по data science. Могу себя заставить.

Бабушки мои очень хотят, чтобы я женился, но родители на этом не настаивают. Они просто рады, что к норме вернулся. Сам насчет брака пока не думаю — тут же нужно много общаться и рассказывать о себе.

К психиатру хожу раз в месяц — чаще нет надобности, вряд ли за неделю что-то поменяется. Только если совсем плохо будет.

Беседовала Дарья Васильева, IRK.ru
Иллюстрации Семена Степанова

Беседовала Дарья Васильева, IRK.ru