Роддом смерти: хроника халатности и чудовищных ошибок

История Натальи Андреевой: «Они ничего не делали, просто ждали!»

С желающими рассказать свои истории мы встретились в зале ожидания черемховского вокзала. Женщины утверждают: таких, как они, много, только не у всех после пережитого кошмара хватает сил вступить в изнурительную борьбу за правду. Но они не отступятся: слишком многое им пришлось потерять. Первой свой рассказ начала Наталья Андреева:

— У меня двое взрослых детей. Их отец умер, когда они были ещё маленькие. Со вторым мужем мы прожили уже десять лет. Он помог воспитать и вырастить моих детей. Поженились, когда я уже была беременна.

Рождение ребёнка было для нас большим событием. Тем более спустя 17 лет после предыдущего ребенка — это, наверное, чудо. Не могу сказать, что беременность протекала идеально, но для моего возраста, 43-44 года на тот момент, очень неплохо. Показания были нормальными, я вовремя проверялась. На УЗИ никаких отклонений не выявляли.

Женская консультация довела меня до 30 недель и выдала родовой сертификат — это три отрывных талона, за которые они получают деньги, и направление в Иркутск. Но там не выдали маршрутный лист, я даже не знала, что это такое на тот момент. Дали только направление в Иркутск.

Я была спокойна. В понедельник собиралась ехать, но в воскресенье, 14 февраля, начали подтекать воды, я обратилась в больницу, меня привезли в Черемхово. Врачей я попросила отправить меня в Иркутск, а они мне ответили: «Какой Иркутск? У нас 47-летняя родила с деревни, и ты родишь!» Тогда у них ещё было время увезти меня, но никто этого не сделал.

Меня приняли и подняли на третий этаж. Когда начались схватки, врач меня осмотрел, сказал, что всё в порядке. Сердцебиение ребенка было 130-140 ударов в минуту. Крупный плод, но так у меня все дети такие. Я предупреждала, что раньше были трудные роды.

И вот началось. Я уже легла на стол, как заходит санитарка и говорит: «Там тряпки привезли, вы что-нибудь брать будете?» Это в Черемхово такое явление. Магазинов мало, приезжают люди продавать разную одежду, товары прямо на работу к людям. Врач Пешина тогда ответила: «Пусть нас подождут, мы сейчас роды примем и пойдём смотреть».

Я не знаю, что они там делали, было не видно. Когда я родила головку ребёнка, у всех вдруг стали перепуганные лица. Кто-то говорит, что из носика кровь идёт. И откуда-то ещё пошла. Они испугались, начали звать кого-то — остальные ведь внизу тряпки трясут. Вот они с этими руками после китайской одежды прибежали сюда. Слышу, как говорят: «Вы же опытная, сделайте что-нибудь». Слышу ответ: «А что я, вы всё уже сделали!»

У меня началась паника, роды ведь идут. И тут врач Пешина залезает сверху, нависает надо мной и коленом в области пупа с силой выдавливает ребёнка. Я крупная женщина, а та ещё покрупнее меня — и ростом, и весом. От этого я потеряла сознание.

Очнулась от того, что мне поливают лицо водой. Я всё ещё лежу на столе с родившейся головкой. Они все отошли к окну и начали звонить Штаню — это врач. Чтобы доехать до роддома, ему надо около 20 минут, даже чуть больше. Но они сначала позвонили в гараж, чтобы за ним отправили машину. Шло время, они ничего не делали, просто ждали! Я прошу их разрезать мне промежность, сделать хоть что-нибудь. Мне говорят, что всё в порядке.

Когда приехал Штань, он извлёк уже мёртвого ребёнка. Он был крупный, но я родила его без разрывов. Была дистоция плечиков, как я потом узнала. То есть стоило нормально развернуть его, и он был бы жив. Если бы они вовремя, а главное, правильно оказали помощь.

Я осталась на столе лежать, они завернули его в целлофан и унесли. Они даже не показали его, а я вроде бы всё понимала, а ничего сделать не могла. Видимо, поставили какой-то укол или что… Я потом на этом же кресле проспала часа два. Затем меня вернули в палату. Там была женщина, которая тоже потеряла ребенка, и ещё одна девушка с кесаревым.

Утром приходит врач Степаненко, я жалуюсь, что у меня в области пупа всё болит. А она говорит, что у меня вообще неправильно роды принимали. Так и сказала: нужно было просто развернуть ребёнка и всё бы нормально получилось…

Потом со мной и всей нашей семьей работал психолог по телефону. Потеря ребенка отразилась на моей дочери, у неё был очень сильный стресс. Муж в это время находился на севере. Он экскаваторщик, копает траншеи под трубу. Когда я всё рассказала, он физически не смог работать. Говорил, что копает и кажется, что могилу роет. Он оставил вахту и приехал домой. Это был его первый ребёнок, и он умер.

Нам ребенка отдали только 25 февраля, муж ездил в черемховский морг. После похорон поехали в роддом за заключением о смерти. Нас там спрашивают: «А сейчас-то оно вам зачем?» Я человек неконфликтный, спрашиваю, где забрать можно. Говорят, что в диагностическом центре в Иркутске. Приезжаем туда, а над нами смеются — что мы вообще тут делаем. Нашли только анализ крови, который я сдавала при беременности.

Возвращаемся, спрашиваем ещё раз. Через полчаса выходит врач Штань и называет причину смерти — неуточнённый вирус. Спрашивает, болела ли я гриппом и занималась ли самолечением. Получается, ребёнок больной был? Но больной ребёнок никогда не набирает вес. На УЗИ это видно, а мы проверялись в Иркутске и в Черемхово, что всё было нормально. Читала итоги вскрытия — органы нормальные, только с печенью по граммам было уточнение, но это можно объяснить весом ребенка.

Что касается оценки компетентности работников, то главный акушер Иркутской области Наталья Протопопова проводила экспертизу и пришла к выводу, что во всём виноваты сотрудники роддома. Ко мне применили приём Кристеллера — метод выдавливания младенца, который запретили ещё в 1992 году.

Мы подали в суд на моральный и материальный ущерб. Назначили ещё одну экспертизу, на основании которой суд признал, что помощь «не в полной мере соответствовала медицинским стандартам». Первый иск по моральному ущербу удовлетворили, постановление суда вступило в силу с 10 мая. Сейчас дело в Следственном комитете, расследование продолжается.

И ещё одна примечательная история: я рожала по родовому сертификату, но в больнице мне сказали купить таблетки «Амоксиклав». Они говорили, что он кончился в уколах, надо, чтобы мы его купили. Сын их взял тогда в аптеке для меня. Уже потом я пошла в «СОГАЗ Мед» с вопросом, почему мне пришлось покупать таблетки. Написала там ещё одно заявление в прокуратуру. Мой родовой сертификат теперь не могут найти. Куда он делся в роддоме, неизвестно.

История Марины Егоровой: «Персоналу ничего не страшно»

Марина Егорова пришла на встречу вместе с мужем, в руках — точно такая же кипа документов, как у Натальи. Её история произошла позже, в декабре 2016 — январе 2017 года.

— Беременность была запланированной, протекала нормально. С 25 недели у меня поднялось давление. Я сообщила своему врачу, она меня направила в роддом на сохранение.

Больница сразу показалась странной. При поступлении врач Штань вдруг говорит: «Зачем ты рожаешь? Тебе умирать пора». Вот как это понять? Как юмор? Я спрашиваю, а он: «Ты чего до меня докопалась?» — и ушёл. Я уже двоих детей рожала, не сталкивалась с таким поведением ни разу… Меня перевели в палату, а на следующий день ко мне приходят, говорят, пора выписываться.

На 30 неделе мне выдали родовой сертификат. Потом у меня в очередной раз поднялось давление и меня снова положили в черемховский роддом. Принимала меня главврач Булаева. Мне измерили давление, а на следующий день врач Пешина проводила УЗИ.

Выясняется: ребёнок весит кило семьсот. До этого у меня были крупные дети. Мне говорят, что у ребёнка нарушен кровоток, плацента в кистах. Было маловодье и старение плаценты. Я понимала, что нарушение кровотока — это угроза смерти. Они тоже должны были это знать.

На следующий день решили провести ещё одно УЗИ, которое почему-то показало вес уже кило пятьсот. Булаева и Пешина начали спорить из-за веса, а про нарушение кровотока будто позабыли. Я прошу их: везите меня в Иркутск, тут же нет никакого оборудования, чтобы сохранить ребенка, положить под купол. Они промолчали и ушли в ординаторскую.
На следующий день приходит врач Черкашина. Говорит, что у ребёнка вес маленький, поступление питания и кислорода нарушено. Сказала, что ребёнок умирает.

Я начала плакать, умоляла увезти меня в Иркутск, но она тоже ушла. Искала её по всей больнице. Когда нашла, снова просила дать направление. Мне отвечают: «А ты чего хочешь, чтобы мы тебя бесплатно довезли? А Иркутск за это ещё и сертификат получит, шесть тысяч рублей». Я потеряла дар речи. Никогда не думала, что у врачей корыстный мотив.

Ещё мне тогда ставили укол, как они сказали, чтобы ребёнку легкие раскрыть. Я знаю, что это необходимо перед родами, чтобы были схватки. Мне снова стало страшно за ребёнка. Говорю в точности, что мне сказали: «Ты чего кипишуешь? Всё не так плохо». Но у ребёнка уже было учащенное сердцебиение. Они это видели.

Я стала проситься уехать в Иркутск самостоятельно. Готова была взять такси, просто приехать и просить, чтобы мне помогли. Но тогда, 5 января 2017 года, они меня не выпускали, вся больница была закрыта. 6 числа меня выписали и направили в перинатальный центр в Иркутск на консультацию. Тогда же, утром, ребёнок пошевелился в последний раз.

Приехала домой, говорю мужу, что ребёнок не двигается. В Иркутск уже ехать побоялись — что случится в пути. 7 января я пришла к своему врачу прослушать сердцебиение — его нет. Меня снова направили в черемховский роддом.

УЗИ делала врач Булаева, ребёнок к тому моменту уже умер. Говорят, сейчас будут разрешать роды. Дали таблетки, за которые я расписалась, что в случае чего не буду в претензии на больницу. Я спрашивала, для чего это? Сказали, что так положено.

8 января я родила мёртвого ребенка. Потом они давали показания, что вскрыли пузырь в 8 часов утра. Это ложь. Было почти 11 утра, а родила я во втором часу. Его посмотрели, вся плацента была в кистах. Пешина сказала, что если бы мне вовремя оказали помощь, то ребёнок был бы жив.

Ребёнка завернули в тряпочку и сказали, что в Иркутск отправят на машине. 9 января его так и не увезли: машины у них не нашлось. 10 января то же самое. Всё это время ребёнок находился в санитарной комнате в коробочке на подоконнике, где пекло солнце. Была зима, но солнце хорошо грело. Только 11 января его отправили.

Мне провели УЗИ и сказали, что надо делать операцию, чтобы вычистить то, что там осталось. Я отказалась, потому что они уже убили моего ребёнка. Меня стали запугивать, что мои дети останутся сиротами. Но я сказала: сделаю операцию в любой клинике, только не здесь.

Приходила санитарка, отговаривала, потом врач Булаева. Меня отпустили, только когда написала отказ. Я поехала в другую клинику ещё раз обследоваться. На УЗИ выяснилось, что в операции я не нуждаюсь… Но надо было ещё ребенка найти, его останки, — тут женщина замолкла, собираясь с силами.

В разговор вступил Юрий, муж Марины.

— Они нам обещали, что как ребёнок придет с экспертизы, они нам сразу позвонят, — продолжил он. — Мы начали разбираться. Нигде не было даже отметки о том, что роды проходили. Идём в Следственный комитет, там тоже ничего не знают.

— Да, мы потом обратились в Следственный, — кивнула Марина. — Перед этим я спросила в полиции, где мне ребёнка-то искать, мне так и сказали: «Тот роддом что-то мутит». Прямо так, дословно. Уже после я написала следователю заявление. Ребёнка мы забирали со скандалом, кое-как.

— Мы позвонили 23 января, нам говорили, что ещё не готово, — рассказал Юрий. — И нам ещё нужно было время могилку выкопать… Я его забрал 25 числа. Прямо оттуда, из санитарной комнаты. Это на первом этаже, где швабры. Мне коробочку показали. Как какой-то мусор лежит на окне. Ни бумаг, ничего!

— По документам, которые мы потом получили, выходит, что его привезли обратно 17 января, — продолжила Марина. — То есть восемь дней он снова хранился в санитарной комнате… Заключение вызывает вопросы. Написано, что врача на вскрытии не было. Кто вскрывал? Указана дата смерти — 8 января, но тогда были роды, ребёнок умер 6 января.

— Сейчас приходишь в больницу, мы ездили — они себя виновными не считают, спокойно работают. После нас был ребёнок с Касьяновки, опять умер. Там уже все боятся. А им ничего не страшно, — возмущается Юрий.

В следственном управлении Следственного комитета РФ по Иркутской области ИА «Иркутск онлайн» сообщили, что доследственная проверка по факту смерти ребёнка Марины Егоровой завершена. Сейчас следователи ждут результаты экспертизы, на основании которых будет приниматься решение о возбуждении уголовного дела.

Ответ минздрава: преступление и «наказание»

Разговор с Натальей и Мариной состоялся в Черемхово в конце мая. Тогда же мы наведались в местный роддом, чтобы встретиться с упомянутыми в рассказах врачами. Однако, по заверениям сотрудников, фигуранты обеих историй либо находились в отпуске, либо были «очень заняты». «Да и вообще, обращайтесь в министерство, здесь вряд ли что-то будут комментировать», — сообщили на проходной.

Мы направили официальный запрос в областной минздрав с просьбой предоставить комментарии упомянутых сотрудников роддома и сообщить, какие меры предприняты в связи с задокументированными нарушениями.

Несмотря на отведённые законом семь дней для ответа на запрос информации СМИ, ведомство задержалось. Ответ пришлось ждать больше месяца. Объясняли это отпуском министра здравоохранения Олега Ярошенко, который не мог подписать документ. В итоге ответ всё-таки пришел, но почему-то за подписью заместителя министра Елены Голенецкой.

В тексте утверждалось, что по случаям Натальи Андреевой и Марины Егоровой «незамедлительно провели служебные расследования». Их «подробно разобрали» и сделали «соответствующие анализы и выводы». Наказания за смертельные ошибки таковы: ответственному персоналу вынесены дисциплинарные взыскания, врачей лишили стимулирующих выплат.

Этим «жестокая кара» минздрава не ограничилась. Специалистов дополнительно обучили: организовали с акушерами-гинекологами, эндокринологами, терапевтами и неврологами учебно-методический семинар по диагностике, обследованию, ведению, лечению и родоразрешению. Акушеров-гинекологов отправили на зачёт. В конце ответа сообщается:

«Руководством ОГБУЗ „Черемховская городская больницы №1“ был принят Приказ №1060 от 12 декабря 2016 года об оказии акушерско-гинекологической помощи в учреждении с указанием дорожной карты беременных женщин группы высокого перинатального и акушерского рисков» (орфография и пунктуация сохранены. — Прим. ред.).

Проще говоря, с тех пор в черемховском роддоме следят за своевременной постановкой беременных высокой группы риска на учёт и их направлением на госпитализацию в перинатальный центр областной клинической больницы. Примечательно, что случай Марины Егоровой произошел уже после издания того приказа.

Следует отметить, что ни одного комментария врачей черемховского роддома в ответе не оказалось.

Вадим Палько, ИА «Иркутск онлайн»