Ничьи

Среди местных сегодня ходит байка, будто в 2008 году ИВВАИУ планировалось укрупнить. Иркутское училище могло поглотить воронежское. Но в последний момент расстановка сил среди родственников жителей Кремля сыграла против Иркутска. Все сложилось иначе — об этом знают все. Но не все знают, что для 11 семей вчерашних работников училища, а ныне гражданских, никакого «сегодня» или «завтра» нет. Они заложники неумения чиновников договариваться.

— Вы, надеюсь, фотоаппарат с собой не взяли, а то на КПП не пропустят. К нам вообще журналистов без договоренностей не пропускают, — говорит Екатерина Пенькова и кашляет — еще не оправилась от пневмонии. Она живет в старом общежитии с 1998 года. На дворе 15 октября, люди мерзнут, их дом не отапливается. — На проходной скажем, что вы родственник.

На КПП Екатерина показывает вышедшему из общежития солдатику пропуск. Солдатик смотрит на нас, Екатерина отвечает на незаданный вопрос: «Это со мной». Ничего не сказав, пацан в форме снимает обычный навесной замок с ворот, впускает во двор, закрывает решетчатую дверь и провожает нас взглядом.

Проходим мимо зияющих дыр в оконных проемах и кирпичей под окнами общежития. Как это здание еще стоит — совсем непонятно. От величия единственного за Уралом высшего военного авиационного инженерного училища, которое начало свою историю в 1931 году, в 2013 не осталось ничего. Четыре года потребовалось на то, чтобы славная история вуза превратилась в прах.

Заходим в третий подъезд дома по адресу: 1-я Советская, 176, 19/1, поднимаемся по лестнице.

— Мы три года уже живем в таких условиях, — говорит Екатерина, показывая пальцем на груду камней между вторым и третьем этажом. Это разваливается здание. Оконная рама уже выпала, валяется там же, на лестничной клетке. — Да-да, так и живем. Выше не пойдем — опасно.

«Живут» — не лучшее в этом случае слово. Скорее, 11 семей бывших «ИВВАИУшников» выживают. Или доживают. Пока на первом и втором этажах под собственным весом не разрушатся несущие стены и облицовочные плиты, как на третьем и выше. Или пока общежитие не сложится, как карточный домик при любом более-менее ощутимом землетрясении. Екатерина по-настоящему боится находиться в собственном доме.

Особенно жутко ночью, когда трещат стены и где-то наверху куски камня отваливаются. Жильцы просыпаются от этого треска. Это не тот звук, когда переламываешь палку, а тот, когда едут стены панельного дома. Жуткий звук, поверьте мне.

Юрий Чуприн — сосед Екатерины. Раньше он работал на кафедре физической подготовки — гонял курсантов, как умел, чтобы вырастить бойцов. Сейчас его и его семью гоняют чиновники всех рангов — чтобы с глаз долой.

— Стены не рухнут, так сгорим, — говорит Юрий. — Мы уже горели пару лет назад. Пожар может в любой момент случиться — например, электрокабель в подвале коротнет. Никто не знает, под напряжением ли они. А проверять люди не берутся, потому что кабели в воде, в подвале воды «на мели» по колено, а то и глубже. Монтерам говорили спуститься, проверить, что там за провода. Но они не пошли — током убить может. И дом нельзя обесточивать — отопления нет, мы только обогревателями немного согреваемся. Еще воду в большой кастрюле кипятим — так спасаемся. С двумя обогревателями было бы лучше, но не рискуем.

Травля

В семье Чуприных шесть человек — Юрий, его жена и четверо славных ребятишек. Все шестеро умещаются на 36 квадратных метрах (объединили две комнаты общежития по 18 квадратов) первого этажа разрушающегося здания. Их начали морально травить в 2008 году, когда оказалось, что люди никому не нужны — ни военным, ни гражданским.

— В 2009 году здесь десантно-штурмовой батальон стоял. Мы им костью в горле были, — вспоминает Юрий. — Пропуска нам не обновляли. Я возвращался из поликлиники с двумя малышами в люльках, меня на КПП не пропускают. Стою в мороз с двумя крохотными детьми, мне солдат говорит: «У нас учения, положено не пускать». Вы поймите мое состояние — я готов дежурному по-мужски ответить, а люльки в снег бросить не могу. Когда вся эта каша заварилась, и выяснилось, что мы ничейные и рассчитывать нам вообще не на что, пошли на пикеты. С женами, с детьми. Стояли перед мэрией и домом правительства с транспарантами. Ждали, когда выйдет кто-нибудь. Никто не выходил. Потом, правда, мэр шел мимо нас, притормозил, поинтересовался, в чем дело. Я ему обрисовал ситуацию, рассказал, что мы терпеть уже не можем и просим сделать хоть что-нибудь. Его это сильно разозлило. Но он при мне достал телефон, позвонил помощнице, выяснил, есть ли у него завтра окно для сбора экстренного совещания. Взял мой номер телефона, сказал, что на совещание позовут. Мы все тогда со сквера Кирова довольные уехали, потому что до ответственного человека достучались. Весь следующий день с утра прождал звонка. Думал, костюм свой выгуляю перед почтенными слугами народа. Три года прошло, до сих пор на совещание зовут, да не дозовутся. Я, может, многого и не понимаю в жизни, но мне кажется, так с людьми поступать нельзя.

— В начале года чиновник один к нам приезжал, — подхватывает Екатерина. — У нас тут молодая мама живет, у нее ребенок — чудо! Соседка тогда еще беременная ходила, вышла на чиновника посмотреть. Он сейчас очень большой человек в правительстве. Молодая мама пожаловалась, конечно. Она спросила: «Вот у вас есть дети, вы должны нас понять. У меня скоро второй родится. Скажите, как мне их в этой обстановке растить?». Я ответ никогда не забуду: «А зачем вы вообще рожаете, если вам жить негде?». Скажите, нормальный человек может ответить такое беременной женщине?

Они кто, чтобы с нами так разговаривали? Кто мы, чтобы с нами так обращались?

— Потом дошло до того, что наша управляющая компания «Славянка» обрубила воду и свет, — вступает Юрий. — Два дня без воды и света — нормальный ход? Наши женщины с детьми пошли брать штурмом дом правительства. Каким-то чудом нас услышали. Приехали сюда министр Селедцов, вставил кому-то пистон, нас сразу подключили. Но нам бы хотелось, чтобы власть приняла какое-нибудь более серьезное и разумное решение — нельзя все оставлять так, как есть сейчас.

Все это безрадостно, но сегодня проблемы с пропусками и наплевательским отношением властей жильцов волнуют меньше, чем отсутствие отопления в доме. На обоих этажах здоровых семей нет — болеют все. Одни поправляются, другие подхватывают заразу. Со всех щелей в подъезде несет сквозняком. Обогреватели не спасают, потому что стены здания уже остыли снаружи и изнутри.

— Я бы хоть завтра в квартире буржуйку поставил, но боюсь за детей, — отмечает Юрий. Он дома в пуховике и дрожит от холода. — Нас теперь пинают задолженностью по коммунальным услугам. Сначала мы не знали, кому платить. Потом на нас повесили долги и обязали рассчитываться. Мы готовы оплачивать, но по квитанциям. И чтобы выдавали корешки. Управляющая компания отказалась объяснять, кому и за что уйдут деньги. С тех пор долги копятся. Зато все семьи дружно скинулись, когда речь зашла о замене оборудования в бойлерной. Никто не возражал — все понимали, за что платили.

Несмотря на то что городские власти не звали Юрия на совещания, собрания все же проходили. На них обсуждалось, что делать с общежитием и как его отапливать. Это было еще в прошлом году. Решение, казалось бы, нашли — переселить всех на первые два этажа и отопление выше второго обрезать. Люди без лишних уговоров спустились ниже — верхние этажи натурально сыпятся. Но коммунальщикам не хватило года, чтобы замкнули теплопровод.

— Решение обрезать этажи с третьего по пятый вроде бы понятное. Но я настороженно к нему отношусь, — делится сомнениями Юрий. — Не знаю, как поведет себя здание зимой, если в его подвале будет вода, нижние этажи прогреются, а верхние перемерзнут в минус 35. Кажется, не очень хорошо получится, учитывая общее состояние дома. Водопровод перемерзнет. А потом рухнет все к чертям.

Здесь даже крысы больше не живут

Мы выходим в коридор, чтобы сфотографировать царящую разруху. Мимо нас отточенной на строевой подготовке походкой проходят два человека в штатском.

— Это ДШБ. Остались здесь несколько человек, — поясняет Екатерина. — У них ключи от свободных комнат. Вроде бы и объект закрытый, а кто-то время от времени здесь селится, потом съезжает. УФМС пару раз облавы устраивало, на какое-то время становилось тише. Но мы часто здесь незнакомцев видим. А раньше у нас еще и крысы бегали. Но даже крысы здесь больше не живут. Их потравили после того, как одна здоровенная, размером с собаку, жену полковника за ногу ночью укусила. Вою от укушенной было много, зато врага победили быстро.

Молодые люди в штатском проходят по коридору обратно. У них угрюмые лица. Юрий советует не «светить» телефон.

— Мы часто сюда зовем журналистов. Их не пропускают. Бывает так, что пятеро соглашаются приехать, а по факту на месте только двое. Остальным наше положение нельзя освещать. А тем, кому разрешают, тоже могут под раздачу военных попасть.

Если поймают с камерой, несколько часов будешь в штабе оправдываться и объяснять, что здесь забыл. Я понимаю, почему так — никому не хочется позориться и отвечать за наше положение.

Ничьи

В городе, области и федеральном центре, наверное, уже не осталось комитетов и ведомств, куда бы жильцы общежития не обращались. Но это ничего не меняет. Власть продолжает расписываться в собственном бессилии. В итоге ситуация сложилась таким образом, что эти 11 семей не принадлежат военным, не принадлежат области и не принадлежат городу. Они просто ничьи. Поэтому и решать их проблемы некому.

— К нам часто чиновники приезжают. Недавно была депутат Заксобрания от другого округа в гостях, — вспоминает Екатерина. — Посмотрела, ужаснулась, охнула и уехала. Своему депутату по округу мы тоже писали, но никакого ответа пока нет. Область говорит нам, что мы — военные. Военные говорят, что мы закреплены за городом, город говорит, что мы за областью. В общем, всем плевать. Когда училище расформировывали, с нашим общежитием вообще получилось смешно — по документам это здание числилось двухэтажной казармой. Какой бардак!

Несмотря на то что училище «убили», место здесь отличное. Особенно под строительство. Очень много красивых новостроек с удобными подъездными путями. Мимо них каждый день ходят жильцы общежития.

— Все очень плохо в нашей ситуации. Но есть и плюс, — рассказывает Юрий. — Нас всех здесь признали малоимущими и нуждающимися в улучшении жилищных условий, поставили в очередь на получение жилья. Мы посмотрели, как эта очередь продвинулась за два года и посчитал, когда сможем переехать. Примерно в 2060 году. А если серьезно, то не знаем, что делать. Думали, наученные за эти годы, а оказалось, что нет. Мне сейчас за ребенком в детский сад нужно идти. Я его заберу из теплого сада и приведу в холодный дом. И не смогу ему объяснить, почему дома хуже.

Мы с Юрием молча выходим со двора — он в детский сад, я на остановку. Дежурный снова провожает нас взглядом. Идем молча. Говорить нечего, все ясно и без слов.

— Достало все это уже, — нарушает тишину Юрий. — Даже сфотографировать нельзя нормально, что у нас тут творится. Какое училище разворовали…

Официально

Как сообщили IRK.ru в управляющей компании «Славянка», общежитие снято с ее баланса, а здание законсервировано. Жить там нельзя, и никто официально дом не обслуживает. Жильцы об этом не знают.

IRK.ru